Приказ муженька?
Воспитывает значит, страху нагоняет, мстит.
Что ж, если надумает убить, казнить за предательство и непослушание, пускай! Тогда муки мои прекратятся. Лучше умру, чем увижу его в постели с другой. Или то, как он ей знаки внимания оказывает, обласкивая комплиментами, поцелуями. Интуиция кричит, что Асадов будет обращаться со второй женой намного лучше, чем со мной. На зло мне, определённо. Не могу объяснить свои выводы, но они мне кажутся прогнозируемыми.
Машина останавливается. Дверь открывается, меня подхватывают на руки и куда-то несут. Я догадываюсь, что мы поднимаемся по ступенькам. Щелчок дверной ручки. Снова шаги. Меня бросают на кровать в мягкие подушки, чёрство угрожая:
— Лежи здесь. С постели не вставать. Мешок не снимать. Ослушаешься — будешь наказана. Я сижу здесь, на стуле и буду тебя караулить. Кивни, если поняла.
Прикусив нижнюю губу, киваю. Не слышу ничего, кроме гулкого биения сердца где-то в ушах. И снова жду. Неизвестности. Кары небесной.
Через некоторое время раздаётся хлопок. Затем шаги. Уверенный ритм, такой знакомый важных, тяжёлых стуков каблуков.
Я тону в озере ледяной дрожи, ведь я знаю, кто вошел в эту комнату. Я прекрасно знаю эту тяжёлую, всеподчиняющую энергетику.
— Мешок снять. И свободен.
Это не голос, а рык дьявола.
Охранник стаскивает с меня мешок, я интенсивно моргаю, щурясь от яркого света, который неприятно бьёт по зрачкам.
Я узнаю эту проклятую комнату!
Я снова здесь.
В логове кровожадного чудовища.
А ведь свобода была так близко…
Сейчас я остаюсь один на один с самым жутким в мире кошмаром.
* * *
Асадов выглядит сдержанным. Впрочем, как обычно. Но я точно знаю, что у него в его черной душе во всю орудует третья мировая. Не дай бог весь этот хаос на меня лавиной смертоносной выльется.
Проходит полминуты. Я сижу, прикусив язык, не смею шелохнуться, будто скульптура мраморная, жду вердикта. От страха превратилась в немую статую. Жизнь проносится перед глазами, когда Карим оживет, обнажая оскал, и приступает к наказанию.
За спиной мужа что-то гремит. Он руку вперёд выбрасывает, я холодею от ужаса. Пистолет… Асадов направляет на меня пистолет и собирается нажать на курок.
Мамочки!
— Больше всего на свете я ненавижу предателей, — режет черными глазами в мелкую стружку.
Зачем монстру пистолет?
Если он может убить одним лишь взглядом проклятых дьявольских глаз.
— Кто предаст один раз, предаст и второй.
Курок почти щелкает. Уронив одинокую слезу, я закрываю глаза, готовясь к боли, шепчу онемевшими губами:
— У-убьёте меня? Что ж, не медлите… Я не хочу больше быть вашей игрушкой! Лучше смерть. Жить с таким черствым, циничным тираном хуже, чем гореть в аду!
Я совсем теряю страх. Не слежу за речью. Бесстрашная глупышка! Да какая уже разница, если мои дни сочтены. Я предала мужа, сбежав с другим. Асадов — кровавый палач. Он ни за что не простит измены.
Что ж, перед смертью не надышишься. Судя по всему, его слова звучат слишком серьёзно. Он не шутит. Ни капли. Неужели нажмёт на курок?
— Вот значит, как?
Распахиваю глаза.
Карим нахмурился, прищурившись. Напряжение в его руке, сжимающей рукоять ствола, нарастает до предела. Будто он сейчас ручку раздавит, так сильно сжимает. Как бы сжал своей мощной ладонью мою тонкую шею.
Хрясь!
И нет больше Софии Асадовой.
Дыхание мужчины становится глубоким, частым. На суровом лице, изувеченным гневом, играют опасные желваки.
Я вижу, как палец мужчины дёргается… Секунда превращается в минуту по степени ожидания. Пора сказать прощай дурацкой жизни!
Внезапно в дверь стучат.
Бам!
Я дергаюсь, сердце быстро-быстро вбивается в грудь мощными толчками. Думала, это был выстрел, но в комнате появляется охранник.
— Извините, господин, можно вас на минуту. Дело очень срочное.
Выругавшись, напрягая челюсти, Асадов, опустив пистолет, быстрым шагом летит к двери.
Хлопок.
На короткий миг я остаюсь в комнате совершенно одна и выпускаю судорожный стон, вместе с глубоким выдохом. По щекам скатываются тонкие дорожки слёз.
Этот проклятый день я не забуду никогда! Даже, когда умру.
Муж не стал мучить меня ожиданием. Он влетел в комнату как одержимый. С грохотом выбил дверь с ноги, заревев похлеще сирены.
— Значит, ты беременна? Отвечай!
Бах!
— А-а!
Вскрикиваю. Дёргаюсь. Судорожно дышу, широко открыв рот.
Мне конец? Да?
Колени трясутся, пол уходит из-под ног.
Но я не чувствую боли. Лишь убийственный страх.
А потом понимаю, что он промазал. Пуля попала в вазу, которая стояла на тумбе, позади меня. Дорогой фарфор со звоном превратился в осколки.
Нет, не промазал. Намеренно так сделал. Демон играет, потешается над брошенной ему на растерзание жертвой. Ему в удовольствие упиваться чужим страхом и чувствовать, что он вправе управлять человеческими судьбами. Ведь для него люди — всего лишь игрушки.
Кому жить, кому червей в могиле кормить… решает лишь он.
— От меня беременна, а?
Карим становится таким разъярённым, что даст фору любому озверевшему медведю.
— От вас.
Узнал. Чёрт!
Охранники сдали. Тест наверно нашли.
Молиться бесполезно. Варвар всю шкуру с меня живём срежет.
— Я же сказал пить таблетки! Сука!
Бах!
Поднимает руку вверх и выпускает в потолок несколько пуль.
Я опять жмусь в комок, немо кричу, но крик горло с болью вспарывают.
— Я п-пила. Но так получилось.
— Ты доигралась!
Два шага вперёд.
Он хватает меня за шиворот, отрывает от стула, встряхивая в воздухе.
— Я тебя в пыль превращу, ты глупая, мерзкая девчонка! Ненавижу тебя! Всех вас удушу, опозорю, всё отберу… отродье, дно болота, ошибка приро…
Безумный! Сумасшедший!
Осыпает с головы до ног ругательствами. А я… Я на его губы смотрю. Не понимаю, что в моей голове творится. Там всё гудит и пылает, не могу сосредоточиться, не могу слов его гадких понять. Голова сильно кружится, раскалывается как орех, комната в глазах плывёт.
Шок? Аффект?
Да мне уже всё равно.
