Отец дёргается вперёд и сам начинает срывать с меня кожаную куртку Миши.
— Не надо, пап! Не надо…
Он всё-таки избавляет меня от последнего напоминания о Мише. Открывает дверь и швыряет её прямо в лужу. Больно смотреть на всё это происходящее варварство. Очень больно.
— Слушай сюда! — отец резко хватает меня за волосы. Я рефлекторно зажмуриваюсь, ожидая удара. — У вас было с ним что-то? Правду говори! Я всё равно узнаю. И как давно это началось? Если соврёшь, я позвоню Булату, и он вытащит из твоего сладкого мальчонки все кишки.
— Нет, папа! — испуганно кричу. — Ничего не было. Я всё ещё невинна, если ты об этом…
— Но вы целовались, да?
Тяжело вздыхаю:
— Целовались. Всего пару раз.
— Проклятие, София! Никто не должен был тебя касаться! Ты принадлежишь другому. Ты должна быть во всём чистой!
— Прости, — я сдаюсь. Мне ни за что не выиграть эту битву характеров. Ни за что не отстоять свои принципы. Их много, а я одна. У них слишком много власти. Они быстро меня сломают.
— Когда вы с ним…
— Давно уже. Почти сразу, когда он устроился к нам на работу.
— Так и знал, что не нужно было брать этого сопляка к нам в семью! Но один очень мой хороший приятель за него поручился. Я и доверился. А он что, в итоге? Мою девочку самую золотую и бесценную из всех дочерей опорочил.
— Мы просто дружили. Общались иногда. Беседовали в саду, не больше. Уже после того как я стала немного взрослее, — сглатываю, — мы впервые поцеловались.
— Мерзавка! — отец замахивается, я жмурюсь, но он останавливается, тяжело дыша. — Выходи. Живо! Мне надо остыть. Я бы преподал тебе урок как следует, но боюсь испортить ссадинами твоё красивое лицо. Карим Рамзанович и копейки не даст за бракованную невесту с синяками. Знаешь правила. Девушек со шрамами важные люди не берут в жёны. Девушка из высшего общества должна быть идеальной. Во всём. Всё, что ты мне сейчас рассказала про твоего недоноска, мы забудем. Я прикажу каждой блохе, проживающей на территории нашей резиденции, держать рот на замке, чтобы Асадов ничего не узнал, что тебя до него уже касался другой мужчина. Иначе сплетники жестоко пожалеют! Тебя это тоже касается. Михаил будет у меня в плену. Ещё одна подобная выходка, и на земле на одного отброса общества станет меньше.
Отброса? Папа, ну ты и мерзавец!
Вот так он называет обычных людей, которые работают на высшую знать. Простых рабочих. Среднестатистических членов общества. Как же гадко…
— Лучше бы у меня сыновья родились чем глупые, ни на что не годные соплюшки… — он прорычал это очень тихо, но я услышала. — Они бы себя так не вели.
Моё сердце разбилось окончательно, утонув в крови.
Погрозив пальцем у лица, отец хватает меня за руку, вытаскивает на улицу под холодный дождь.
— Пошли прочь!
Расталкивая служанок с зонтами, он тащит меня ко входу в особняк. Дождь льёт как из ведра. Крупные капли падают на бледное лицо, смывая с него горькие слезы отчаяния.
Несмотря на поздний час дом не спит. Везде горит свет, здесь шумно. Мы входим в гостиную. Отец грубо толкает меня в спину, в центр комнаты, в которой собралось приличное количество людей.
Споткнувшись, я мгновенно натыкаюсь взглядом на мать.
— Вот она! Посмотрите только на неё! Явилась, её высочество! — поклон мне наигранно отвешивает.
Пол проваливается под ногами, когда я вижу маму с бокалом в руке. Пошатываясь, она подходит к дивану и падает на него со стоном.
Мать пьяна. Вечер каторги продолжается. Как я и думала. Возле окон в ровную шеренгу выстроилась вся прислуга, а на соседнем диване сидят мои сёстры, закутавшись в халаты. Сонные, с кислыми, я бы даже сказала злыми, лицами. Сёстры тоже смотрят на меня с упрёком. Ведь на часах два часа ночи. Их всех подняли по струнке смирно, собрав в зале, чтобы проучить ту, что пошла против системы.
— Ты — позор для всей семьи! Подойди сюда. В глаза твои наглые хочу взглянуть.
Ноги не слушаются. Вот-вот и я упаду хрустальной куклой, разлетевшись на тысячи осколков. Кое-как я передвигаю ногами. Подхожу.
— Неблагодарная дрянь, — мать поддается вперёд, отвешивает пощечину. — Сбежать решила? И это твоя благодарность? Что скажешь? — грозно выгибает идеально скорректированные брови. Она всегда ухожена и безупречна. Даже в два часа ночи. Роскошная женщина. Выглядит на десять лет моложе, чем есть на самом деле. Правда сейчас от нее пахнет не только дорогими французскими духами, но и виски.
— Я… п-прости, — опускаю глаза в пол. Буквально тисками вытягиваю из себя извинения, потому что понимаю, что из-за моей гордыни может пострадать хороший человек. Миша. Которого будут мучить.
Мать собирается что-то рыкнуть вновь, но в комнате появляется мужчина в чёрной одежде.
— Смотрите, — в гостиную входит охранник. Один из тех, который участвовал в погоне. Этот сбитый бабуин бросает на пол мой рюкзак. Прямо в ноги хозяйки особняка.
— Что там? Открой! — командным голосом вопит мать.
Охранник выполняет её просьбу — чиркает молнией. Вываливает на пол всё содержимое рюкзака. Мои вещи, косметичку и… украшения.
— Совсем обнаглела? — мать аж от злости ногой топает. — Это украшения с бриллиантами? Те, что мы тебе подарили?
— Она хотела их заложить. Продать, чтобы было на что жить, — сдаёт меня мерзкий урод.
Лицо мамы наливается краской. Мне кажется, она сейчас лопнет, как граната мгновенного действия. Но она леди, поэтому должна уметь держать гнев внутри. Кое-как она с этим справляется. Сделав глубокий вдох, сжав кулаки, отвечает:
— Под замок её. Решётки на окна поставить! Из комнаты не выпускать. И позвоните Арине Львовне. Пусть её посмотрит…
Ей?
Нашему семейному врачу?
Гинекологу, что ли?
Глава 8.
— Но мама! Не… не надо! Я ещё… ни с кем.
— Я больше не верю ни единому твоему слову. Ты исчерпала всякое моё доверие. Ты нас предала. Поступила просто ужасно! Ты эгоистка, София.
Мне начинает казаться, что мать права. Она ловко умеет манипулировать людьми. После её слов меня начинает мучить совесть. Правда. Всё ведь выглядит так, будто я плюнула им в лицо в благодарность за то, что они меня родили, воспитали, дали мне всё самое лучшее и дорогое. Может они в правы? Может я погорячилась? Глупо поступила. Пошла на поводу у эмоций. А надо было послушать голову. А не проклятое влюблённое сердце. Что в итоге добилась? Сделал только хуже. Всем окружающим.
— Не хочу сюрпризов после свадьбы, — возвращается к важному разговору. — Хочу убедиться лично в том, что ты ещё девственница. Если твой уважаемый муж вдруг узнает — не повезёт всем. Это осквернит его честь, а мы станем лжецами. Сплетни в высшем обществе разлетятся как снег в пик бури, моргнуть не успеем и от нас откажутся все партнёры, посчитав лжецами. Кто будет строить бизнес с врунами? Асадов устроит скандал в прессе и наш дом будут обходить десятой дорогой! Не дай боже его разозлить… — она это произносит с реальным страхом. — Репутация семьи превыше всего. Запомните это.
