Обхватывает мое лицо руками, с ужасом глядя на свои окровавленные пальцы.
Черт. Проклятые стрелки. Испортили такой момент с моей девочкой!
— Тебе надо…
— Не надо, Мари, — перехватываю ее руки.
Как одержимый, целую каждый палец.
— Мне в тебя надо. В тебя. Это единственное, без чего я сдохну!
Прижимаю ее руки к постели, скидывая одежду.
Резко раздвигаю бедром все еще дрожащие от оргазма ноги.
Блядь. Как сладко она кончает. Как сладко, до одури сладко касаться ее везде.
— Перестань, Мари. Потом. Все потом, — шепчу, накрывая ее губы поцелуем.
Жадно всасываю ее язык, обхватив член рукой у основания.
Провожу по еще не остывшим от оргазма складкам до одури жадно дергающейся пульсирующей головкой.
Размазываю по ее лону собственную смазку, сходя с ума от влажных хлюпающих звуков. От соков ее жажды. По мне. Только по мне.
— Люблю, — выдыхаю в ее рот, резко вколачиваясь на полную длину.
Блять, это рай. Если он существует, то вот он!
Забрасываю ее ноги себе на бедра. Еще глубже. Еще сильнее. В нее.
Теперь уже не могу сдержаться. Не могу быть нежным.
Вколачиваюсь со всей своей адской жаждой, чувствуя, как мутнеет перед глазами от того, как узко в ней, как обхватывает крепко меня своими стенками, как каждая до дикости жадно пульсирующая вена вжимается в нее!
Скольжу руками по груди, сжимая и выпивая каждый ее стон, каждый вскрик после того, как толкаюсь.
Ласкаю соски, сжимая пальцами и растирая твердую вершинку.
И не могу сдержаться. Просто ору, пререходя на хрип, когда она начинает там судорожно содрогаться, сжимая мой член так сильно, что он перестает помещаться, выталкивается каждым спазмом ее стенок.
Ору и выплескивабюсь в нее, понимая, что мало. Безумно мало. И член уже готов, так из нее и не выйдя, наливаться этой дикой страстью и танцевать в ней снова свою дикую пляску.
Но Мари нужен отдых.
Опускаюсь лбом на ее лоб, весь покрытый бисеринками пота.
Подкладываю руку ей под голову.
Целую. Лихорадочно целую ее волосы. Ее глаза, ее щеки.
— Отдыхай, Мари, — шепчу, гладя закрытые припухшие веки. — Отдыхай.
Не отрывался бы от нее. Такой разнеженной. Такой сейчас распахнутой и трепетной.
Но надо привести себя в порядок. А то после испугается еще сильнее.
Заставляю себя оторваться, чувствуя, как уже дергается возмущенно все под ребрами.
Ничего, моя сладкая. Ничего. У нас с тобой будет множество ночей. Ночей, в которых ничто не встанет между нами!
Тихонько опускаю на простынь ее руку, что так безмятежно обвила мое плечо.
И тихо матерюсь сквозь сжатые зубы, понимая, что вся наша постель в крови.
Осторожно прикрываю за собой дверь, направляясь в кабинет.
69 Глава 69
Мари
— Люблю, — тихо шепчу в пустоту, слыша, как за Бадридом тихо прикрывается дверь.
Все тело все еще горит от сладкой истомы.
Кажется, я совсем сошла с ума.
Потому что «Люблю» и его имя, это все, что во мне осталось. То, из чего я состою.
Человек на девяносто процентов состоит из воды. А мне эту воду, кажется, заменил он. Вытеснил собой.
И больше нет сомнений. Я знаю. Я знаю, что не напрасно отдала ему на блюдечке всю себя, собственное сердце. Да. Пусть нам будет непросто. Адски трудно. Но мы сможем пройти этот путь, потому что теперь наши сердца сплетены в одно. И мы пройдем. Чего бы нам это ни стоило.
Теперь пройдем. Ведь, что бы не бушевало там, за гранью нашей любви, главное, что мы вместе. И так въелись в друг друга, что сможем пройти все, что угодно. Вместе. Все, что приготовит нам судьба!
Потому что я верю. Я верю его лихорадочным глазам, которые не могут врать. И тому, что слышу в стуке его сердца, которое бьется будто у меня самой под кожей!
Но рука касается чего-то липкого и мокрого на постели.
Резко распахиваю глаза и замираю.
Кровь! Боже! Сколько же здесь крови!
Всю негу сдувает, как ветром. Хуже. Как тем самым взрывом, в котором мы оба чуть не погибли!
Опрометью несусь из спальни в его кабинет
Даже не стучуть. Не думаю, что у Бадрида там может кто-то быть.
Влетаю и замираю, как вкопанная.
Глядя на то, как Бадрид, к своем кресле за столом, крепко сжав губы, ковыряет ножом и пинцепом у себя в плече.
— Нужен докто! Срочно! Зачем ты сам? Бадрид! О, Господи! Надо было сразу!
«А ты гоняешь вертолет. Себя подставляешь и всех нас. Из-за нее», — стучат в голове слова Давида.
Боже! Он же мог умереть! Истечь кровью!
А он…
Вместо того, чтобы срочно ехать в больницу… Ко мне…
— Это пустяк, Мари. Я сам разберусь. Иди ложись. Я скоро.
— Нет. Не пустяк.
Подхожу к нему сзади, обхватывая голову руками. Всем телом прикасаюсь к горячей коже.
— Не пустяк, Бадрид, — внутри себя чувствую боль, проводя пальцами у края ран.
И о той. Другой. У него на боку я тоже помню. Ни на миг не забываю.
— Сам, я сказал. Было бы серьезно, поехал бы к доктору. А здесь. Здесь пустяк. Поверь мне, Мари. Уж в ранах я разбираюсь. Да и какой мужчина не способен справиться с таким? Должен уметь сам себе помочь.
А я только судорожно сглатываю. Мне дико страшно за него. Дико. Безумно! Как он вообще такое терпит!
— Не бойся, Мари, — Бадрид резко перехватывает меня.
Дергает на себя одной рукой, усаживая себе на колени.
— Я не относился бы легкомысленно, если бы и правда было серьезно. Поверь. Я не допущу, чтобы ты осталась одна! Никогда не допущу!
Трется. Трется своими губами о мое лицо.
А мне и страшно и блаженно. Потому что так… Так любить невозможно!
— Я хочу чтоб ты знала, Мари. Чтоб вот здесь, — ложит руку туда, где гулко стучит сердце.
— Чтоб вот здесь у тебя отпечаталось. Раньше для меня главной была семья. Наша империя. Но теперь. Все, что я теперь делаю, я делаю для нас.
— Было время, когда я ослеп. Я был оглушен этим чувством, Мари. Ведь оно чужое для меня. Странное. Дикое. Совсем незнакомое. Я даже боролся с этим. Намертво боролся. Но так и не смог. Не смог вытравить тебя из себя из своего сердца. А когда принял. На все наплевать был готов. На власть. На братьев. На империю. Сдохнуть был готов ради тебя. Но теперь у меня есть ты. И все, что я делаю, я буду делать ради нас. Только для нас, Мари. И для нас останусь вживых. И все исправлю, что запустил за это время. Ради тебя, Мари. Ради того, чтобы мы были вместе. И были счастливы. Потому что тебя… Тебя я уже не потеряю. И никому не отдам!
