— Правда, Род? Вы уверены? Почему же окружной прокурор не раскопал столь пикантную подробность?
Иногда мне удается убедить Элизабет.
— Вы от нее откупились?
— Именно так. Но он действительно не собирался разводиться с вами. Она не была соперницей вам в этом смысле.
Он подождал. Неужели ей не хочется узнать имя этой женщины? Но Элизабет ни о чем не спросила, лишь спокойно произнесла:
— А вы знаете, Род, ведь то, что утверждал Моретти, — правда, Тимоти снова собирался изменить свое завещание.
— Нет, не собирался, тут вы ошибаетесь, Элизабет. Его сыновья, как вам хорошо известно, стали для него источником огромного разочарования. Брэдли — безжалостная, жестокая змея, при всем его внешнем лоске я бы не доверил ему и машину запарковать, он из тех, кто мягко стелет, но жестко спать. Что касается Трента, то этому фарисею и ханже следовало бы пойти в монахи. Конечно, это вина Тимоти и Лоретты. Они никогда не давали мальчикам свободы, излишне митинговали. Единственное, что смог себе позволить Трент, — в качестве акта неповиновения вступить в какую-то религиозную секту. Но Тимоти быстро покончил с этим. Да и с вами они вели себя крайне глупо.
Она улыбнулась ему.
— Ну уж по крайней мере в последовательности им не откажешь.
— Им не удастся опротестовать завещание. Тимоти поступил очень мудро, оставив им всем приличные суммы, не по доллару в качестве намеренного оскорбления. У вас остается основная часть состояния, включающая множество разных компаний, национальных и многонациональных, и все они объединены в конгломерат АКИ (“Аберкромби интернэшнл”). Даже несколько конгломератов, если вам угодно, под эгидой АКИ. Это огромная власть и ответственность, Элизабет.
Она повторила то, что уже несколько раз говорила ему:
— Я музыкант и ничего не понимаю в бизнесе. И, кроме того, я женщина, в деловом мире меня мгновенно уничтожат, пристукнут — я и пикнуть не успею.
— Нет, если вас будет поддерживать целая армия мужчин — специалистов. Я уже собрал их, Элизабет, и они будут защищать ваши интересы и вас самое. С момента смерти Тимоти Брэдли и его дядюшка всячески оспаривали вероятность того, что вы сумеете сохранить какую-то власть. Конечно, поводья были в руках Лоретты. С этим следует покончить, и как можно скорее.
— Не могу представить, чтобы Майклу Карлтону пришла охота влезать в дела Тимоти. Он почти так же богат, как брат.
— Можно многое сказать о Майкле, но он блестящий человек, и энергия его неисчерпаема, в нем есть эта черта Карлтонов — напористость во всем. Как ни странно, но он ведь тоже под каблуком у матери. Пока Лоретта жива, она никого не выпустит на свободу.
— Тимоти всегда говорил, что руль надо держать твердой рукой. — Она подняла руки перед собой. — Эти для такого дела не годятся. Тут и нескольких дюжин крепких рук будет мало.
— Но вам просто придется поучиться. Верно? Не можете же вы подвести АКИ или дать концерну распасться.
Она нахмурилась, видя его упорство и уверенность.
— Вы все еще считаете меня виновной. Род? Ее вопрос оказался для него неожиданностью, и выражение лица, за которым он на мгновение перестал следить, выдало его.
— Элизабет…
Она печально покачала головой:
— Я его не убивала, Род. Действительно, у меня была такая возможность, но не было мотива. Видите ли, я собиралась оставить Тимоти. Я не говорила об этом раньше, потому что.., ну, это все равно ни на что бы не повлияло, а Моретти такое просто и в голову не пришло.
Он продолжал внимательно смотреть на нее, и его густые, наполовину седые брови почти сошлись на переносице.
— Почему? — спросил он наконец.
— Я знаю, что вы не поверите, но я говорю правду. Я.., я просто не могла дольше выносить все это. Он становился странным, иногда бранился безо всякой причины. Но какая женщина ушла бы от такого богатства? Бросила бы все? Это как раз то, что вы думали, да?
Он сказал:
— Тогда кто же убил Тимоти? “Бранился? Что он сделал?"
— Не знаю, я сотни раз задавала себе этот вопрос. Да нет, тысячи.
Ему хотелось ей верить. Боже, ему так хотелось ей верить!
— Тимоти знал, что вы собирались его оставить?
— Не думаю. Все эти часы, что я бродила в ту ночь, я обдумывала свое решение, строила планы.
— Черт возьми! Вы должны были сказать мне! Она просто смотрела на него, отчужденная, далекая от него и от всех.
— Почему? Ведь вы не сказали мне о Хантере?
— У меня-то была причина. Я опасался, что вы выкинете что-нибудь непредсказуемое и поставите под угрозу исход дела.
— Не правда ли, похоже на то, как действовал Перри Мейсон
[4]
, а, Род?
Его порадовало это неожиданное проявление чувства юмора. Сколько прошло времени с тех пор, когда он видел ее улыбку? Но действительно ли она невиновна?
Он этого не знал, благослови его Бог.
— Нет, — ответил он. — Нет, гораздо лучше. Он принял от Коги следующий бокал шампанского — уж этот вездесущий Коги, которого не оказалось рядом с его господином в ночь убийства. Правда, в этом не было ничего необычного. Комнаты слуг располагались на четвертом этаже. Никто из них ничего не слышал, даже скрипа лифта. А Гэлэхер оставил свой пост, чтобы пойти пообедать в магазин деликатесов. Он это делал долгие годы в одно и то же время. Каждый, кто понаблюдал бы за ним день-другой, мог изучить его привычки. Род покачал головой, молча разговаривая с самим собой. Теперь все это не имело значения. Она свободна.
Он проглотил свое шампанское.
— В понедельник, Элизабет, — сказал он, — в понедельник в моем офисе. Там соберется весь клан. И вы тоже, конечно, должны быть.
Она закрыла глаза, мысленно представляя все их искаженные ненавистью лица.
— У вас достаточно вместительный офис, Род? Они ведь могут прихватить пушку. Он улыбнулся.
— По совести говоря, нет. Мы будем в помещении правления директоров. Дрейк доставит вас туда. Если вокруг будут увиваться какие-нибудь репортеры, он сумеет от них отделаться. Начнем в десять утра.
Их разделила стена молчания. Он хотел сказать ей, что из кожи вон вылезет, чтобы защитить ее, когда Элизабет наконец заговорила:
— Я хочу отдать им все.
— Нет!
— Но почему. Род? Я не член семьи, они не приняли меня. Всегда ненавидели, а теперь уверены, что это я убила Тимоти.
— Не надо широких жестов, Элизабет. Даже это не спасет вас от травли прессы, от ненависти Карл-тонов и от их постоянного осуждения.
Он наблюдал за ее упражнениями для пальцев, этот бессознательный жест завораживал его, как когда-то очаровал Тимоти.
