– Ну, чего ты пристал?
– Это не дело, когда муж не знает, чем живёт жена!
– Ты же знаешь, что такое шахта. Я всё больше на работе.
– Потому и спрашиваю, что знаю. Ты ей много воли дал! – крикнул он, но о разговоре с Зельдой говорить не стал.
– Мы разные, – неожиданно начал Гелик. – У неё одно на уме – шмотки и деньги. Но это ещё куда ни шло. Ходят слухи, будто она любовница главбуха РОНО, коренастого еврея с животиком. Она не возбуждает меня… Может, из-за слухов.
– Так далеко зашло?!.. Ты ж любил её!
– Не знаю. Может, хотел любить. Я одноклассницу любил, но комендант не разрешил привезти её в Воркуту. Встретил Зельду. Показалось, она похожа на Тамару. Казалось, полюбил, но 12 лет нас не сблизили. А тут ещё слухи…
– Хочешь наладить отношения?
– Меня будто отравили. Ни обнять её не тянет, ни поцеловать. Что есть она, что нету. Детей жалко. Без них – пустота, тупик. В прошлом году меня на неделю в Донбасс командировали. В гостинице женщины… И я мужиком себя почувствовал… Она не понимает, что выиграла лотерейный билет, – слилась с элитой отверженных, где господствуют ум, юмор, талант, эрудиция, порядочность, – поштучные качества, что свойственны далеко не всякому столичному жителю. Зельда всё рвётся «подальше от этих зэков».
– И давно у вас так?
– Год уже. Мы как-то о разводе заговорили… Знаешь, что она сказала? «Детей можешь взять себе». Как мать может такое сказать?
Горе сына врезалось болью в отцово сердце, он страдал то от избытка воздуха, то от его недостатка.
– Всё, пап. Я ж вижу, каково тебе… Сменим пластинку.
– Нет, не сменим! Ренате 11, Роме 7. Ты сумеешь их вырастить. Я уверен.
– Да я-то выращу, за детей обидно. Хорошо, не знают, с какой лёгкостью от них отказывается мать.
– Может, всё образуется…
– Не думаю.
В последующие дни Зельда никаких эксцессов себе не позволяла. Со стороны казалось – всё наладилось. Перед отъездом Пётр спросил: «Вы помирились?» Гелик успокоил: всё, мол, нормально. На том и расстались. Гости уехали, а стариков мучили тяжёлые думы о проблемах сына.
К Новому году они получили поздравительную открытку. Гелик коротко сообщал, что с Зельдой они развелись. Рому она оставила мужу, а себе взяла Ренату. Печальная весть подкосила стариков. Ида справилась с горем, Петра разбил инсульт, и он скоропостижно умер. Овдовевшую мать Гелик взял к себе, в Воркуту. Каждое лето, пока Рома учился, они ездили втроём к Чёрному морю. Женщины у Гелика были и молодые, и красивые, но официально он больше не женился.
Как только Рома окончил десятый класс, в стране началась война без бомбёжки – перестройка. Её катаклизмы уменьшили размеры страны, что «развелась» с социализмом и бросилась в объятия капитализма. 1990 год стал началом хозрасчета, самоокупаемости, самофинансирования, и шахтёрам перестали платить зарплату – деньги, что были заработаны кровью и потом. В стране «развитого социализма» забастовки, воспринимавшиеся эквивалентом государственного переворота, были невозможны в принципе. Но нынче… по улицам двигались в черных робах шахтёры. Молча. Над ними висела угольная пыль. Зрелище напоминало грозные военные годы. Слышались голоса: «Неужели война?!» Шахтёры бастовали от безысходности.
Гелик к тому времени был в предпенсионном возрасте. С работы он приходил грязный, усталый, взвинченный, не зная, как жить в обстановке начавшегося хаоса, что рождал безденежье, отсутствие мыла, мяса, справедливости и законности.
И 17-летний Рома начал самостоятельно осваивать экономику. По совету 75-летней бабушки Иды, владевшей когда-то швейным искусством, он с друзьями открыл кооператив по пошиву мужских шапок. Первый год дела шли успешно, и они выживали за счёт кооператива. Затем, словно из табакерки, выскочили преступные элементы, что начали требовать «дань». Веря в закон и справедливость, «дань» платить Рома отказался.
И его едва не убили. Как только он пошёл на поправку, Гелику удалось его спрятать – купил ему билет до Алтая. В шахтёрской робе сын ехал на поезде с отрощенной бородкой, прикрывая лицо картузом. В Барнауле автостопом добрался до горного Алтая и далее по Чуйскому тракту – в Монголию. И начались скитания по свету. Тайвань, Кувейт, Корея, Япония, Шанхай, Ирак, Кипр, Вьетнам, Сингапур – далеко не все страны, в которых он бывал.
Ида умерла через год после исчезновения Ромы.
Не привыкший к роскоши Гелик вышел на пенсию, но 13 лет продолжал жить в Воркуте в ожидании Ромы, следы которого потерял. В 2003 году в возрасте 69 лет он по заявлению позднего переселенца переехал на родину далёких предков – Германию. Местные немцы удивлялись:
– Откуда вы взяли такое странное имя – Геликардт?
– Это старинное немецкое имя.
– Нет такого имени у немцев!
– Есть, – смеялся он. – Поищите и найдёте.
В 2010 г он получил письмо от сына. В возрасте 37 лет Рома вернулся на родину, но это была уже совсем другая страна. Сегодня он живёт в Москве.
Последние 12 лет Гелик одиноко прожил в Берлине.
Голда вышла замуж за ссыльного латыша, тоже шахтёра. После его реабилитации они жили в рижском домике родителей. В пригороде Киева с бухгалтером-евреем прожила свою жизнь Зельда. Дочь её и Гелика, Рената, вышла замуж за украинского еврея и в перестроечные годы уехала с ним в Тель-Авив. Там они и живут.
Людей плющат не столько проблемы личные, сколько проблемы страны, что загоняет себя то в тиски политических катаклизмов, то в грязное «мурло» капитализма, то в тиски идеологической проституции «светлого» социализма, что блудным сыном снова бросается в объятия «мурла» – «одемократившегося». Жернова и тиски переменчивого, колеблющегося Мира уродуют, перемалывают, прессуют жизнь и судьбы простых людей, что во все времена являлись винтиками в руках сильных Мира сего.
Что должно произойти, чтобы это прекратилось?..
Любовь – случается…
Жизнь Сергея не заладилась с рождения – во всяком случае, с момента, как себя помнил, – но этот день, он чувствовал, в его жизни особенный и самый счастливый: аттестат о среднем образовании на руках, институт осилит, 25 – возраст, когда жизнь вся ещё впереди. А пока – с одноклассниками он безбашенно расхаживал по центральной улице, громко затягивал и почти сразу же обрывал популярные песни. Прохожие шарахались – подальше от развязной компании.
– Куда топаем, Серый? – спросил Анатолий.
– Куда глаза глядят, – отмахнулся он.
И впал в ступор: навстречу шла миниатюрная, ладно скроенная, сине-голубая девушка. Сине-голубое платье в крупном рисунке сидело на ней, как влитое. Чёрный пушистый волос до плеч; тёмные большие глаза, каких ещё не встречал; узкая юбчонка чуть выше колен; полудлинный рукав… – манеке-енщица!
