– Найти работу в городе проще. По радио каждый день передают о комсомольской стройке металлургического комбината в Магнитогорске. Может, рванём туда – а?
– Я оттуда бежал, а ты опять – на край света.
– Сибирь – не край света.
– Хуже. В Сибири преступники, холод и гнус. А если дети родятся, гнусом кормить их будем?
– Ну, не обязательно в Магнитогорск, – соглашалась она. – В прошлом году было закончено строительство Беломоро-Балтийского канала им. Сталина, там тоже требуются руки. Я устроюсь учительницей, ты – на флот.
В словах Иды была своя правда. Рисуя радужные узоры, эта правда бороздила душу Петра.
– Беломоро-Балтийский канал на севере, что ли? – нарушил он молчание.
– Ну да. Соединяет Балтийское море и Север.
– Поищи что поближе да потеплее, а то всё Север да Сибирь. Беломорканал и металлургический комбинат нужны не нам с тобой, а стране, для которой мы все рабы. На наших костях строят каналы и комбинаты, колхозы и совхозы, у нас отнимают хлеб, здоровье, жизнь.
– Петь, ты что-о? Говорил это ещё где?
– А что – разве не так?
– Может, и так. Но говорить об этом вслух— подставлять себя под расстрел…
– Ты ж не пойдёшь докладывать?!
– Я-то не пойду, но другие – не я.
– Ладно, давай спать.
Она быстро уснула – он всё думал. Слушая по радио хвалебные передачи о Магнитке и читая о ней в немецкой газете, Пётр был уверен, что всё это «туфта», что живётся там, как и жилось, что зарплата рабочего самое большее 100–120 рублей в месяц – не та, на которую можно безбедно жить. В колхозе он беден, но есть огород, который может спасти в неурожай, да и воздух села не сравним с грязным Кузбассом. «Если ехать, то в Прибалтику, Саратов, Москву, но… нет там никого, кто бы на первых порах помог зацепиться».
1932 год. В Мариентале, как и во всём Поволжье, голод. Пётр давно не ходит на мельницу: молоть нечего. В классе Иды осталось всего четыре ученика. Семья Германнов держится на скудных запасах погреба. Однажды после ужина – чая с корнем солодки и одной картофелины в мундире на каждого – Ида не выдержала, молча поднялась и начала складывать чемодан.
– Idchen, was machst du? Was hast du ausgedacht? Идочка, что ты делаешь? Что удумала? – удивилась Маргарет.
– Не хочу больше вас объедать.
Все в шоке следили за неторопливыми действиями невестки.
– Idchen, мы полюбили тебя. Отъездом ты добьёшь нас.
– Без вас мне тоже будет плохо. Особенно без Пети, но он не хочет уезжать. Может, в городе устроюсь. Посчастливится – начну деньги высылать.
– Одну я тебя не отпущу! – рывком поднялся Пётр. – Мам, пап, мы уйдём вместе, врозь нам не жить.
Сёстры заплакали, бросились к ним, обнялись.
– Ступайте. Вдвоём лехче, – перекрестил их Иоганн. – А мы… как-нить продержимси. Из маминого сундука тряпку выну, в Энгельс на базар двину. Мош, шо-нить наменяю.
Сборы были недолгими. Маргарет просила переночевать и отправиться в путь утром, но молодые ушли в ночь – в неизвестность. Уже в дороге решили добраться до Энгельса, родителям Иды, выспаться и уехать на знакомый Петру Магнитогорский металлургический комбинат.
В полночь забрались в стог сена, выспались. На восходе солнца отправились дальше. Грунтовая дорога в выгоревшей степи дрожала безмолвными волнами миражей. У дорог, бывало, раньше шныряли суслики – сейчас было безжизненно и пустынно. Томились от жажды. В одной из деревень напились у журавлиного колодца. Хозяйка отыскала бутылку – дала им в дорогу воды.
На вторые сутки пешего пути добрались в сумерках до Энгельса. Семья известного бухгалтера жила в благоустроенной трёхкомнатной квартире на втором этаже и, похоже, в достатке – сын учился в Саратове. Приезд дочери, да ещё с мужем, оказался для Эвальда и Эммы сюрпризом.
– Jesus Mary! Какая неожиданность! Вы откуда? Что случилось? Голодные, наверное? – суетилась Эмма, приглядываясь к измученному виду дочери. – Идите в ванную, примите душ. А тебя, Пётр, я узнала по письму. Идочка тебя таким и описала. Вы что такие худые?
– Потом, мама.
– Пусть приведут себя в порядок, – подключился неразговорчивый Эвальд.
– Господи, как я рада! Какое счастье, какое счастье! – говорливая Эмма разогрела куриный суп с лапшой, поставила на стол глиняный кувшин с молоком, нарезала серого хлеба.
– Давно такой еды не ели, – потянулся Пётр к хлебу.
– Думали, в деревне легче. Мы, слава Богу, не голодаем. На базаре всё дорого, – вздохнул Эвальд. – Экономим. Саша учится, помогать надо.
– Как он? – спросила после недолгого молчания Ида.
– Да, вроде, хорошо.
– Какие у вас планы? – и Эмма, приготовясь слушать, скрестила на столе руки, излучая счастье и радость.
– Спасибо, мама, наелись. Вку-усно! Но… нам бы выспаться, нет сил говорить.
– Конечно, конечно, – тут же согласилась Эмма, – поговорим завтра, как с работы придём. А сейчас – спокойной ночи.
Ида зашла в детскую. От воспоминаний о беззаботном детстве, в котором когда-то пребывала, под ложечкой засосало. От контраста между настоящим и прошлым заплакала, но объяснить вразумительно своё состояние не могла.
– Я тебя понимаю, – обнял её Пётр.
– Я вдруг поняла, почему ты не хотел уезжать. Каждый предмет, каждый угол, каждая царапинка на стене знакомы и дороги. В детстве кажутся вечными и родители, и дом, не думается, что можем это потерять. И, лишь повзрослев, начинаем вдруг понимать, что не вернуть беззаботного восприятия времени, когда все кажутся добрыми. С грустью осознаём, что наша жизнь стала короче, что потеряли частицу себя. Всё уходит… Это непередаваемо.
Они проснулись от яркого, бьющего в глаза солнца. Родителей не было. На столе лежала записка: «Тушёная картошка в старом пальто на кушетке, молоко на балконе. Сварите кофе, если хотите». Казалось, такими свободными и счастливыми они никогда ещё не были. Впервые предоставленные самим себе, они весь день предавались любви.
После ужина с родителями беседа за столом переключилась на планы о будущем. Эмма уговаривала остаться, но практичный Эвальд не мог придумать, куда бы пристроить Петра. Рассуждая, как и чем помочь зятю, поддержал его решение уехать:
– Кто его знает, как там, на Магнитке. По радио много говорят, в газетах много пишут. Надо бы разведать… Деньги на первое время найдём вам. Будет голодно – вернётесь. С голоду помереть не дадим. Встанете на ноги – все равно возвращайтесь.
– Спасибо, пап. Прости, что не слушалась, уехала, – обняла его Ида.
– Может, это и к лучшему – жизнь узнала раньше.
У родителей Иды пробыли молодые неделю – отъелись, отоспались. На дорогу Эмма наложила им отварную курицу «на первые дни», варёные яйца, кусок солёного сала, картошку в мундире, масла, печенья и три буханки хлеба.
