* * *
«Да, жизнь в полоску. Сейчас она чёрная», – подумал он, сорвал травинку и зашагал, руками разрезая воздух. После столицы острее бросалось в глаза запустение. Всё располагало к воспоминаниям: поля, взгорки, школа, река. Навсегда ушло то, что было дорого, – детское братство. Он сел на старый велосипед и вырулил на дорогу в Абрамкино, где родился, где ошкуривал с одноклассником брёвна, где бегал босой по улице, где с бабушкой выискивал в снегу колоски. С обилием жёлтого песка, посёлок ветшал. Ветшала и процветавшая когда-то ферма. Река обмелела. Избушки, казалось, спали. Редкие встречные радостно узнавали, но жаловались, что деревня пустеет: люди умирают, новые не приезжают.
Вечерело. Он отправился к бабе Дусе, бывшей соседке. Она полезла в погреб, достала кусок сала и за считанные минуты приготовила деревенскую яичницу с луком и укропом. Поставила на стол бутылочку с самогоном и уселась рядом.
– Увидела тебя, Мишутка, и жить захотелось. Я, вроде, как помолодела – вернулась в годы, когда ты маленький был. Вишь, Бог обделил меня, мужа не дал, – суетилась, жалуясь, баба Дуся. – Вы были моей семьёй, да поразъехались, и осталась я одна. Редко кто заходит, не нужна стала. Люди уезжают в большой свет— деревня пустеет. Оставайся с ночевой, сынок, – предложила под конец она, – или невеста ждёт?..
– Нет, баб Дусь, не ждёт. Но я люблю её. С детства люблю.
– Любишь?.. Може, расскажешь, Мишенька?.. – загорелась баба Дуся. – Поделишься, сердце облегчишь.
И Миша рассказал о неразлучной тройке, о трагедии в семье Сати, о том, что за год жизни в Москве ни одна девчонка не легла ему на душу, что из двух парней она выбрала другого, но он нелепо погиб, и Сати осталась беременной.
Слушала баба Дуся вначале весело, затем загрустила, а вскоре и вовсе глаза спрятала. Миша замолчал. Ходики беспристрастно оттикивали в тишине жизнь, её непредсказуемость. Баба Дуся вздохнула, поднялась, обняла гостя, потрепала его по спине.
– Девчонку жалко: в пути, что называется «жизнь», ей выпало много в самом начале, а сколь ещё выпадет – у-у-у?!.. Не обижай её. Всё у тебя наладится. Не горюй, Мишутка.
В совхоз вернулся он поздно, но велосипедный след оставил. Сати и Миша не думали, что в одиночку им будет плохо и что со смертью одного умрёт и частичка другого.
* * *
«Не успел, много чего ты, друг, не успел…» – вздохнул Миша и зашёл в домик. Мать не спала – ждала. Передав ей привет от бабы Дуси, он выпил молока и лёг.
– Сынок, што тя мучат? Я ж вижу… – присела на постель мать. – Не знашь, куда себя девать…
– Мам, я устал.
– Ты весь месяц будешь такой?
– Какой «такой»?
– Неприкаянный.
– Я переживаю – за Артура и Сати…
– Сдружились… изго-ои, – засмеялась она, – потомок «кулака», депортированный немец и депортированная чеченка.
– Мам, а что если я женюсь на Сати?
– «Женюсь…» – усмехнулась она. – А ты её любишь?
– Люблю. С детства. И на всю жизнь. Но она выбрала Артура.
– О-ой, сыно-ок, я те счастья хочу! – выдохнула она. – Боюсь, ошибёсся.
– Да она за меня и не пойдет, – вздохнул он.
– Тю-ю, чего это?
Миша пожал плечами, нащупал в темноте её руку, погладил и прошептал:
– Давай завтра поговорим, а сейчас спать, а то отца разбудим.
– Скирдовал весь день – устал. Захрапел, как токо голова коснулась подушки.
Мать поцеловала сына, укрыла, как укрывала в детстве, пожелала спокойной ночи и ушла. После таких минут нежности и любви, что были гарантом надёжного тыла, никакая беда казалась не страшна – всего этого Сати была лишена.
Наутро, за завтраком, Миша заговорил с отцом о женитьбе.
– Женитьба не чох, – заметил отец сурово.
– Мне скоро уезжать – времени мало: впереди новый семестр.
– А кто невеста?
– Сати.
– Сати-и? Она, Миша, девушка неплохая, но – не ровня нам.
– «Не ро-овня» – почему? Мы росли вместе.
– Веры разной.
– Пап, ну, какая вера? Вы же не верите в Бога.
– Нас отучили верить, но Бог жил и живёт в нас. Понимаешь – в нас… Внутри. Може, я не так сказал, но она не наша – понимаешь?
– Пап, ты меня удивил. Как это – «не наша»?
– Не «наша», не русская.
– Ну и что? Мне другой не надо. Она добрая и порядочная. Сватовство у чеченцев – дело чисто мужское, женщины в это не вмешиваются. Схожу к директору музыкальной школы. Он хорошо знает Сати, попрошу его подключиться. Вечером, после работы, пойдёшь с ним?
– Чтобы идти, надо быть уверенным. Я не уверен.
Мать с отцом отговаривали сына – он стоял на своём: его счастье возможно только с Сати, и родители сдались.
* * *
День выдался суматошным.
Решение бывшего ученика не удивило Ивана Владимировича. Зная настрой Сати, Миша просил не уходить, пока тётя на правах родителей не даст согласия на свадьбу.
– Не волнуйся, Миша, сделаю всё, что можно, – обнадёжил директор, и Миша на велосипеде заколесил в районный центр за кольцами.
Иван Владимирович не предполагал, что сватовство окажется таким непредсказуемым. Тётя стояла бронёй: «Нельзя племяннице замуж, и всё тут». На просьбу объяснить причину ответ звучал, словно забивали гвозди, – однообразно монотонно: нельзя, и всё тут! Директор начинал и так и эдак, раскрывал перспективы: знакомы-де с детства, оба увлечены музыкой, жених в курсе трагедии семьи. Ничто не срабатывало – нельзя, и дело с концом! К двенадцати ночи устали и сваты, и хозяева. Директор выкладывал один довод убедительнее другого – тётя не сдавалась.
Сати в соседней комнате сидела молча, как того требовал обычай. Сваты собрались было уходить уже ни с чем, как в комнату вышла Сати. Все застыли – то был вызов законам сватовства. В тишине, что продолжалось, казалось, целую вечность, она тихо произнесла:
– Тётя, Миша меня не обидит. Я согласна.
Тётя закрыла лицо и затряслась в рыданиях.
– Не плакать – радоваться надо, – поднялся из-за стола дядя, подошёл к племяннице жены и обнял её, – молодец, Сати! Правильно. Жених хоть и не наш, но он любит тебя. И это важнее всего!
– Может, оно так и лучше… – выговорила сквозь слёзы тётя и обняла племянницу.
– Скажи сы-ыну, – повернулся к отцу Миши Иван Владимирович, – что я в ответе за их счастье. Чтоб не взду-умал обижать жену.
На подготовку свадебного торжества ушла неделя. После скромной свадьбы молодые уехали в Москву – до начала занятий надо было успеть найти квартиру и решить вопрос с переводом Сати в музучилище Москвы.
