– Прости меня, пожалуйста, я не думал, что все так обернется! – Он снова взял ее за плечи. – Я больше никогда тебя не оставлю, всегда буду с тобой, клянусь!
– Никогда? – с недоверием переспросила она, а самой так хотелось верить каждому его слову.
Он смотрел ей в глаза, не мигая.
– Три года я жил встречей с тобой, мне ничего не нужно, только чтобы ты была рядом. Я больше не уеду, никогда!
– Я не могу вот так сразу все забыть. – Она высвободила плечи и опустила голову.
– Давай встретимся завтра, хорошо?
– Хорошо. – Она поправила сумку, висящую на плече.
– В шесть в парке Шевченко на нашем месте. Идет? – На его губах дрожала улыбка.
– Идет.
– Ты придешь?
– Постараюсь.
– Приходи, прошу тебя.
Она чувствовала, что он всем своим существом тянется к ней, но ничего не могла с собой поделать.
– Я пошла…
– До завтра?
Галя не ответила. Она сделала несколько шагов и обернулась – он стоял на том же месте. Салман выглядел изможденным, плечи поникли. Увидев, что она обернулась, он приветливо улыбнулся и подался вперед, будто ждал ее команды.
– Салман! – крикнула она.
Он бросился к ней. Остановился. В глазах ожидание.
– Ты правда никогда меня не оставишь?
– Никогда.
– И никогда не сделаешь мне больно?
– Никогда!
Она смотрела на Салмана во все глаза, будто искала подтверждения его словам.
– Галинка, родная, как же я могу сделать тебе больно? Я люблю тебя. – Он улыбнулся так счастливо и так по-детски, что она прямо посреди тротуара прильнула к нему всем сердцем, всей душой, вверяя ему свою жизнь – прошлую, настоящую и будущую, все свои надежды и мечты.
– Я люблю тебя, – прошептала она. – Прости, но я так сердилась…
Поглощенные друг другом, взявшись за руки, они шли по улице, а люди смотрели на них с завистью и улыбками – столько счастья, любви, столько радости открытия непознанного и удивительного излучали неприметная худенькая девушка и красивый юноша, не сводящий с нее влюбленных глаз.
Стипендии катастрофически не хватало, но сказать об этом Салману или попросить у него денег она не могла, поэтому решила подрабатывать уборкой квартир. Начала после того, как купила полусапожки и осталась на бобах. Найти работу – одну квартиру – ей помогла комендант общаги, она тоже жила в общежитии и знала многих жильцов соседних домов. Работа оказалась тяжелой – не физически, а морально. Тяжело, когда на тебя смотрят презрительно, тяжело, когда из жалости, потому что выглядишь утомленной и голодной (не только выглядишь, а так оно и есть), таким тоном предлагают чай, что ты должна отказаться.
Однажды Галя убирала большую квартиру в старом доме рядом с общежитием, в Фанинском переулке. От голода и боли в подреберье она едва передвигалась по большой четырехкомнатной квартире. Она домывала кухню, когда пришли хозяйка с подругой, обвешанные пакетами с заграничными вещами из магазина «Березка», что на Павловом Поле. Разложили покупки на диване в столовой – и в кухню:
– Сделай нам чай.
Сделала. Это не входит в обязанности уборщицы, но как-то неудобно напоминать об этом.
– Дай печенье, оно в шкафу.
Дала.
– Тебе еще долго?
– Нет, минут двадцать.
– Чай будешь?
А Галя боится смотреть на печенье – третью неделю завтракает и ужинает хлебом с подсолнечным маслом и сахаром, с тех пор печень пошаливает. Обедают они вместе с Салманом, но она не разрешает ему платить за себя. Вот сейчас она уберет, получит пять рублей – и хватит на обеды на три дня. Ее голодный взгляд, конечно же, заметили. Подруга хозяйки брезгливо искривляет губки, пренебрежительным жестом пододвигает блюдо в Галкину сторону и смотрит так, будто ее сейчас стошнит. Галя смотрит на подругу, медленно вытирает руки полотенцем, хватает блюдо с печеньем и… бац о стену. И пошла переодеваться. С девками истерика: как ты смеешь?! Уборщица! Гнида! Ничтожество! Галя оделась и уже в туфлях вошла в кухню. На девках лица не было, их от злобы прямо трясло. Галя пнула ногой ведро с водой и была такова. Без пяти рублей, зато гордая, пошла в ЖЭК на улицу Культуры наниматься мыть подъезды, чтоб, опять-таки, ни от кого не зависеть. Она сразу доложила о ситуации коменданту.
– Не переживай, – комендант махнула рукой, – я хозяйку давно знаю, ты у нее не первая, а может, сто двадцать первая. Она со всеми так.
Погрузившись в учебу, работу и счастливую любовь, она не обратила внимания на небольшую стычку с комсоргом группы. В начале первого семестра Сергей Рыбаков сам себя выдвинул на должность комсорга группы, и его выбрали большинством голосов. Он сразу не понравился Гале – уж очень походил на Купу не только замашками и жаждой власти, но и внешностью. Правда, он был тощей таксой с поросячьими глазками, но так же, как Купа, везде совал свой нос и обо всем докладывал первому секретарю институтского комитета комсомола. Если Рыбакова не было на занятиях, значит, он в горкоме! Так он метил в кандидаты в члены КПСС. Табунчика у него не было, но были стукачи. Посмотреть на них на всех – вырублены из одного бревна тупым топором.
Сергей отвечал Галке тем же и в середине первого семестра начал активно к ней цепляться:
– Надо включаться в общественную работу, а не на свидания бегать.
Пытался дать поручения, а она ему:
– Я не собираюсь вступать в партию.
Видимо, она так сказала, что он отстал, но затаился, она это кожей чувствовала. Она знала, что эти люди ничего не забывают.
…Галя была во втором классе, когда к папе пришел секретарь парторганизации с упреком, что он подает плохой пример подрастающему поколению, потому что не ходит на собрания. Папа ткнул ему в лицо партбилет, сказал, что взносы платит исправно, что на собрания не ходил и ходить не будет. Хотите – исключайте из партии, ему есть куда пристроить семь рублей в месяц. Вот тогда Галя затаила на партию злобу, и на Ленина тоже. Мы говорим партия – подразумеваем Ленин, значит, Ленин забирает у папы каждый месяц целых семь рублей, а это очень много – шесть рублей стоит большая кукла. Разговор тот Галка не забыла, и жизнь его все время дорисовывала, формируя в ее голове зыбкую, малопонятную и едва уловимую картинку. Надо сказать, что родители ни намеком, ни словом не осуждали Ленина, но для нее это отдавало тайной с душком. Именно так – Галка еще в детстве определила, что тайны пахнут. Не так, как дрова, или борщ, или солнце – оно тоже пахнет. Тайны отдают холодным затхлым погребом, в котором нечем дышать, потому что воздух в этом погребе мертвый. Вот и эта, ленинская, тайна пахла мертвым погребом.
Кукол, мишек и собачек у нее было достаточно, но еще одна кукла не помешала бы, и в третьем классе ей удалось отомстить Ленину, хоть папа уже и купил ей немецкую куклу за одиннадцать рублей. Дело было так: школа отправила два класса на зимние каникулы в Москву. От Бендер до Одессы ехали на старом автобусе, от Одессы до Москвы – в плацкартном, насквозь продуваемом вагоне. Половина детей простудились, до Москвы добрались еле живые. Отдохнуть не дали – покормили в столовке, погрузили в автобус, тоже старый, и вперед, на экскурсию. Куда? На Красную площадь. Идут по площади, снег, ветер, а навстречу мужик с ногой под мышкой. Нога в газету завернута, только стопа торчит. Ветер рвет газету, дети остановились, рты поразевали, а мужик развернул газету и начал ногой размахивать, вернее протезом, и кричать что-то про свободу. Народ к нему потянулся, чирикают не по-русски, фотоаппаратами щелкают.
