– Чем?
– Ну, не знаю… – Она повела плечами.
– Спасибо, я сам как-нибудь.
Нина поставила чарку на столик.
– У тебя тут жарко, – она обмахнулась платком, – окошко открой.
Петя поднялся и открыл крошечное окошко, а когда повернулся к Нине, она уже стояла без рубашки, с рассыпавшимися по плечам волосами. Она улыбнулась и шагнула к нему.
– Молчи, – прошептала она, подходя все ближе и ближе.
Она прижалась к его груди, ища губами его губы…
– Петя, Петенька, любимый…
Он не выдержал, обнял ее и заплакал. Он не знал, что еще может плакать после того, как в морге под Сарнами опознал сына – его выбросили из тамбура поезда на полном ходу. Ограбили и выбросили. Юру нашли обходчики. Все благодаря Абу – он позвонил родственнику в Москве, и только после этого все закрутилось. Опросили проводников, и две женщины вспомнили Юрку – мол, он говорил, что едет к маме, что она живет в Ровно. Петя привез Юрочку домой, не понимая, что делать дальше, как жить, – он только работал и пил. Он понимал, что Галочка и Марковна изо всех сил стараются вернуть его к жизни, но не хотел жить, хотел одного – отомстить. А потом умереть. Только кому отомстить? Кто мог сказать парнишке такую правду?!
– Нина… Мне так тяжко… Нина, Ниночка!
Снаружи послышались чьи-то шаги. Нина испуганно побежала к двери, схватила крючок, но набросить на петлю не успела – дверь распахнулась настежь, впустив в баньку клубы холодного ночного воздуха. Клубы рассеялись, и за ними обозначился Кандыбович.
– Ну что же ты делаешь, сучка эдакая? – Часто моргая, он смотрел на Нину.
На его лице отражались обида и гнев. Нина быстро накинула пальто, скрестила на груди руки и исподлобья уставилась на Андрея.
– Что происходит? – с недоумением спросил Петя.
– А ты не видишь? Моя баба к тебе клеится.
– А… твоя баба… – Петя усмехнулся, бросил взгляд на Нину и сел на скамейку.
Повисло неловкое молчание. Слышно было недовольное фырканье Нины и хрипы, сопровождающие каждый вдох Кандыбовича. Последнее время он плохо выглядел, но Пете это было безразлично.
– Нина, собери все это, – Гармаш показал на еду, – и идите с богом. А ты дверь закрой, – сказал он Кандыбовичу, – холодно.
Андрей переступил порог, закрыл дверь и снял кепку. Он не только похудел, но и почти полностью облысел. А ведь еще летом у него была вполне приличная шевелюра. Кандыбович поискал глазами, куда бы сесть в крохотном помещении, вытащил из-под лавки низкую табуретку и сел на нее, загородив выход.
– Ребятки, не рассиживайтесь, – сказал Петя. – Нина, давай, мне спать надо.
Нина прытко подтянула к себе тапки, лежавшие у ног Андрея, обулась и начала собирать провизию в корзинку. Кандыбович смотрел в пол, изредка поднимая глаза, но и тогда он будто ничего не видел, а смотрел внутрь себя. Вид у него был смущенный, он жалел, что очутился здесь. Вытянув ногу, он распахнул фуфайку и вынул из кармана штанов пачку «Шахтерских» и спички.
– Я закурю. – Он бросил взгляд на Петю и, не дождавшись ответа, двумя пальцами примял папиросу, прикусил, чиркнул спичкой. – Не знал я, Нина, что ты пойдешь на такое. Закуришь? – Он протянул пачку Пете.
– Нет, не хочу.
Андрей затянулся, но выпустить дым не успел – в его груди что-то хрустнуло, будто наступили на сухую щепку, он скрючился в три погибели и зашелся в тяжелом кашле, вырывавшемся из его глотки то с присвистом, то с клокотаньем, то с громким шелестом. Казалось, он сейчас выплюнет свои легкие. Искрясь, папироса упала на пол.
– Хр-р-р…Хр-р-р… – рвалось из его горла, а он, пуча глаза и синея, рвал ворот рубахи обеими руками. – Воды…
Петя набрал в ковш воды из наполненной до краев бочки, стоявшей в углу, и протянул Андрею. Тот сделал глоток, а остальное плеснул себе в лицо. Глаза его прикрылись, лысина взмокла.
– Он меня достал, – прохрипел Андрей, вытирая рукавом фуфайки лицо и волосы.
– А ты не кури, и кашель пройдет, – посоветовал Петя, возвращаясь на лавку.
Ему было тяжко смотреть на больного соседа, хоть он его и не любил. Андрей криво усмехнулся:
– Уже не наладится… Рак у меня, – коротко бросил он, – рак легких.
– Брось! – Петя махнул рукой. – Может, это воспаление?
– Нет, никакое это не воспаление, я уже химию прошел. – Андрей ткнул пальцем в макушку. – Видишь? Облысел… – Он посмотрел на Нину и усмехнулся. – Нина, неужто тебе так невтерпеж, а? Мне недолго осталось, пару месяцев. Еще нагуляешься. – Он запнулся и перевел взгляд на Петю. – А ты ей не верь, она тебя не любит, она вообще никого не любит. Она и меня никогда не любила, так-то вот, а я ее любил, всю жизнь любил.
– Андрей, ты все не так понял, – возразил Петя, хмурясь. – Между нами ничего нет, никакой любви.
Нина встрепенулась:
– Что это вы меня обсуждаете, будто меня тут и нету, а? – Она накрыла корзинку полотенцем. – Уйду, вот тогда чешите языками!
– А ты сядь! – неожиданно громким и четким голосом рявкнул Кандыбович.
Корзинка в руках Нины дрогнула. Нина громко выругалась и села, поставив корзину на колени. Андрей поднял окурок, постучал по нему пальцем, но в рот не сунул, а с сожалением бросил в каменную печку.
– Я вот чего хочу сказать, Петя, – окрепшим голосом начал он. – Не хочу с этим помирать, на моей совести и так много разного… Я пришел не ругаться, помочь хочу.
– Помочь? – Петя грустно усмехнулся. – Моему горю уже ничем не поможешь.
– Зря ты так. Я вот знаю, из-за кого все получилось. – Андрей пристально посмотрел в глаза Пети.
Петя почувствовал, как тело его тяжелеет.
Андрей достал папиросу и прищурился на Нинку.
– Сама расскажешь или как? – Он чиркнул спичкой и затянулся не сразу, а в несколько неглубоких вдохов. – Давай, рассказывай про Юрку.
– Что ты мелешь?! – заорала Нина. – Вот что, мне на работу рано, а вы тут сидите. – Она шагнула к двери. – Убери ноги!
Андрей не шелохнулся.
– Ваша любовь с Верой не давала ей покоя с первого дня. – Андрей внимательно смотрел на рдеющий кончик папиросы. – Она все междугородные разговоры подслушивает, и разговор твоей Веры с сестрой тоже подслушала. – Он кашлянул. – Из него она узнала, что Юрка твой приемыш, и все ему рассказала.
В детстве жеребенок ударил Петю копытом в грудь. Вроде маленький, ножки тонкие, а Петя отлетел на несколько метров и упал на спину. Но не это было страшно – страшно было оттого, что он не мог вдохнуть – его грудь будто панцирь сковал, а рядом никого не было. Вот и сейчас нечто невидимое и тяжелое, как пудовая гиря, ударило в солнечное сплетение. Ловя ртом воздух, Петя прижался спиной к стенке, а сердце, отчаянно стуча, рвалось наружу. Он смотрел на Нину, но не ее видел – перед ним было существо, уничтожившее его мир, и ему хотелось одного – убить его.
