Из объятий Петя вырвался с трудом. Поправляя одежду, он с негодованием и смущением смотрел на Нину. Ее лицо пылало гневом, волосы растрепались, ноздри раздувались, и она пожирала его взглядом, полным ненависти.
– Зря ты так, все уже давно кончено. – Он шагнул к двери.
– Только посмей уйти! – Нина вскочила на ноги, как ни в чем не бывало. – Слышишь? Я тебе этого никогда не прощу!
Петя вышел в прихожую. Она выбежала за ним:
– Петя, не уходи!
Он толкнул входную дверь, она вцепилась ему в плечо:
– Буду ждать тебя день и ночь, слышишь? Я люблю тебя!
Он снял ее руку с плеча и вышел во двор.
Удочки лежали на месте. Через полчаса он поймал щуку, и эти полчаса выветрили из его головы случившееся. Бросив щуку в ведро, он искупался – дома его будет обнимать Верочка, а он чувствовал себя грязным.
* * *
– Мы скоро придем, а ты пока картошку почисти, – сказала мама, поправляя у зеркала прическу, – мы к Марковне на пять минут. Юрка вернется – пусть соленые огурцы принесет из погреба.
И они с папой ушли. Галя уже и картошку почистила, и Никита уже захрапел, а храпел он не хуже папы, и программа «Время» закончилась, а ни Юрка, ни родители не возвратились. Вдруг ветви сирени ударили по стеклу и сумеречное небо расколола молния. Никита спрыгнул с дивана и бросился наутек из комнаты. В непогоду он обычно под печкой прячется.
– Что же это такое? – Галка смотрела в окно и от страха готова была расплакаться. – Ну, чего они не идут?
А там дождь разгулялся не на шутку – деревья гнутся к земле, ветер воет, весь двор в лужах. Громыхнуло, снова вспыхнула молния, звякнула калитка, и в коридор вошел папа. Вода стекала по нему ручьями, и на полу быстро образовалась лужа.
– Галя, дай мне полотенце и сухую рубаху.
– А мама где?
– У Марковны. – Голос отца дрожал.
Предчувствуя недоброе, Галя метнулась в спальню. Вернувшись с чистой рубашкой и полотенцем, она отдала их отцу:
– Папа, что случилось?
Папа ответил не сразу, а после того, как снял мокрую насквозь рубаху:
– Юра куда-то уплыл на лодке.
– Как это уплыл? – Галя растерянно посмотрела в окно. – Там же ливень! Лодка потонуть может…
– Не знаю, – наклонившись, папа вытирал полотенцем голову, – люди сказали.
Папа надел рубаху.
– Сиди дома, вдруг Юра придет, – сказал он, застегивая пуговицы.
Его руки заметно дрожали. Он снял с вешалки дождевик и пошел в кладовку. Там он взял два фонарика.
– Я с тобой. Я не хочу одна, мне страшно…
– Галя, сейчас не до капризов! – резко оборвал ее папа. – Сиди дома!
Оставшись одна, Галя включила свет во всех комнатах. Она звала Никиту, но он из-под печки не вылез.
Юрку искали всем селом. Больше всего боялись, что лодка утонет. Или в нее попадет молния. Часть селян перебралась на другую сторону реки и с фонарями прочесывала берег. Оставшиеся на этом берегу обследовали причал, катера и баржи, бегали по дворам, заглядывали в сараи и на сеновалы. Дождь не утихал, лил как из ведра – казалось, молнии хотят испепелить землю. Из Слободы тоже прибежали люди и подключились к поискам. Участковый позвонил в отделения милиции в селах вниз по течению и в Бобруйск тоже позвонил. За километр до Бобруйска подняли сети – в этом месте русло реки сужалось. Сети там стояли с незапамятных времен, и если кто-то тонул выше по течению, сети поднимали лебедкой и ждали. Дождь закончился, и те, у кого не было фонариков, обзавелись факелами. До рассвета люди обшарили болота, село, лес и речку до пищекомбината – и тут дали отбой: проснувшийся с бодуна истопник общественной бани обнаружил в своей котельной незваного гостя. Юрка спал прямо на полу, завернувшись в пальто истопника.
Эту ночь потом вспоминали со смехом и слезами.
Со смехом, потому что одна селянка, насквозь мокрая, бегала вдоль берега так: пробежит несколько метров, присядет посмотреть на водную гладь, крикнет: «Юрка!» – и дальше бежит. Она была в фуфайке поверх байковой ночной рубашки, а когда присаживалась, то задирала ее почти что до лопаток. Мужики и парни были в восторге, потому как девка была молодая и крепкая, да еще без нижнего белья. Вспоминали, что один дед забыл челюсти вставить, а Плеся потащила с собой любовника из Слободы. Мужика этого сын увидел и через речку поинтересовался, что папа тут делает, он же в районе должен быть. Папа шмыгнул в кусты, а селяне сказали, что парень обознался. Утром жена заявилась, но любовника не выдали – мол, обознался сынок.
А со слезами потому, что через два дня Юра пропал – пошел гулять и не вернулся. Эти два дня он молчал. Ребята звали гулять, но он не шел. Закрывался в своей комнатке и выходил, чтобы поесть и посмотреть телевизор. Черты его лица заострились, под глазами появились темные круги, хоть он и продолжал пить молоко с батоном и вареньем. Галя заходила к нему, а он ее прогонял. Она могла поклясться: он часто плакал, это было видно по глазам. Один парень шепнул Гале, будто Юрке кто-то сказал, что он приемный, что его нашли в лесу. Галя рассмеялась:
– Все знают, что Юрку нашли в кормушке для лосей.
Она хотела поделиться разговором с родителями, но маму застала в слезах и промолчала. Пришел Костик, сельский милиционер, стали что-то искать, вернее, обыскивать дом.
– Вы деньги проверяли? – спросил Костик.
Мама бросилась в спальню и как закричит:
– Ой! Двести сорок рублей пропали! Он уехал! – и в слезы.
Папа пошел к маме, а Костик стал приставать к Гале:
– Признайся, он же сказал тебе, куда едет?
Галка разозлилась:
– Ничего он мне не говорил! Он со мной вообще не разговаривал!
– А ты как думаешь, куда он поехал?
Галя задумалась. Странно, брат не хотел куда-то уезжать, он даже мыслей таких не высказывал. Никогда. Ему всегда нравилось место, где они живут. Он любил дом, свою комнату, кровать, подушку, чашку. Он быстро привязывался к вещам и подолгу носил одно и то же, до дыр на локтях или коленках. Он любил тишину, любил наблюдать за птицами, за облаками. Он терпеть не мог шумные места и никогда не ездил в пионерский лагерь.
– Он любит лес, – сказала она.
– В лесу не нужны деньги, – заключил Костик и сделал в блокноте какую-то пометку карандашом с обкусанным концом.
Юркину фотографию с подробным описанием внешности, одежды и особых примет повесили на доске объявлений возле милиции. Особой приметой была родинка на правой лопатке и пряжка на ремне.
В воскресенье утром, подоив корову, мама упала прямо в хлеву и перевернула ведро с молоком. Дядя Сурэн повез маму и папу в район на своей машине. Из района ее отвезли на скорой в Минск. Перепуганная Галя сидела во дворе, пытаясь осознать, что же происходит, пока не замычала корова, вернувшаяся с выгона, не подал голос голодный поросенок и не замяукал Никита, тыкаясь мордой в Галкины руки. Так она осталась на хозяйстве, а помогала ей Марковна. Папа звонил Марковне на работу, и она передавала новости Галке – мол, мама выздоравливает, но медленно, а папа пока ночует в больнице, там в подвале есть кровати для иногородних.
