Мама умерла, когда Верочке было семнадцать. Они с сестрой продали хату, деньги разделили и разъехались: Вера – в Чугуев, в казенную квартиру лесхоза, а Наташа – в Харьков. К тридцати пяти годам она уже заведовала большим складом промышленных товаров недалеко от вокзала «Левада» и жила в добротной пятиэтажке в начале Пушкинской улицы, в двухкомнатной квартире. Писала, что окна выходят на бекетовский дом с химерами, а на первом этаже есть стоматологическая поликлиника, так что сверлить зубы можно, не выходя со двора. В пятьдесят девятом Наталья совершила отважный поступок – отправила в Совет министров СССР запрос об отце. Прислали бумажку, что в сорок третьем он умер от «перетонита» (так и написали, с ошибкой), отбывая наказание в ИТЛ. Прислали свидетельство о смерти, а о посмертной реабилитации сообщили устно.
Были у Наташи мужчины, не было – Гармаши об этом ничего не знали, знали только, что она ногой открывает дверь в любой кабинет. И вот, около восьми лет назад, еще когда они жили под Ровно, Наташа сообщила письмом, что приезжает, и прислала посылку, чего никогда не было. Гармаши пошли на почту как на праздник – вот, думают, потеплели отношения. Принесли посылку домой, их обступили дети. Петя топориком подковырнул крышку, снял, а там поверх газеты записка лежит: «Без меня не трогать! Хранить в прохладном месте!» По кухне разнесся запах копченого свиного балыка. Не тронули, даже под газетку не заглянули. Юрка хотел заглянуть, но Петя запретил.
– Пахнет вкусно… – обиженно промычал Юра.
Петя молча прибил крышку и отнес посылку в погреб. Дети выглядели растерянными.
– Наверное, она сама хочет нас угостить, – предположила Вера, но уверенности в ее голосе не было.
Встречали Наташу всей семьей, отдали ей комнату детей. Она сразу спросила, где посылка.
– В погребе.
– Не трогали?
– Нет, – ответил Петя. – Принести?
– Перед обедом.
Петя принес. Перед обедом. Все сели за большой овальный стол, Петя наполнил рюмки водкой. Наталья шуршала газетами, роясь в ящике, дети с любопытством следили за ее руками и глотали слюнки. Вера раскладывала жареную картошку по тарелкам. Хотела положить Наташе, но та жестом запретила и прищурилась на тарелку. Обмакнула кончик салфетки в водку и тщательно вытерла тарелку. Потом снова обмакнула и вытерла столовые приборы. Выложила из ящика два свертка. В длинном действительно оказался балык – она отрезала четыре толстых куска, положила на свою тарелку, снова завернула в бумагу и сунула обратно в ящик. Дети разинули рты и захлопали глазами. В плоском была металлическая двухсотграммовая банка.
– Мне нужна открывалка, – сказала Наташа.
Вера передала ей открывалку.
В банке была черная икра, до краев. На икру дети уже не смотрели, а усердно тыкали вилками в картошку и просили побольше холодца и хрена с уксусом. Ни Петя, ни Вера не ели, а только переглядывались – кусок не шел в горло.
Погостив четыре дня, она уехала, и дети с радостью вернулись в свою комнатку.
* * *
– Что она тебе сказала? – спросил Петя, обнимая жену.
– Все то же. – Верочка положила голову ему на плечо.
– Вот что, – Петя нахмурился, – больше ты ей не звони! Никогда!
– Она моя сестра!
– Она тебе не сестра, родная сестра не будет так мучить! Сколько лет уже прошло!
– Она прожила тяжелую жизнь.
– А твоя жизнь легкая?! Верочка, пойдем поплаваем, вечер такой теплый. – Он снова приобнял жену. – В лодочке полежим…
– Петенька, прости, я не в настроении. Ты иди, а я пока детей покормлю. Приходи поскорее, – она поцеловала его в губы, – смотри, будь осторожен, сейчас полно бревен.
Петя с юности любил плавать ночью, а потом долго лежал в лодке на берегу и смотрел на звезды. Однажды он уснул, и родители едва с ума не сошли, думали, утонул. Они так испугались, что даже не отлупили его.
Петя переплыл на другой берег, посидел там, посмотрел на крышу нового дома – своего! И, безгранично счастливый, вернулся обратно. Вытерся полотенцем, оделся и лег в чью-то лодку поверх сетей. Мечтая о том, как красиво, уютно и тепло будет в его доме, какую мебель надо купить, какой телевизор, холодильник, какие обои поклеят в детских комнатах, в спальне, он не прислушивался к тому, что происходило за пределами лодки, а когда услышал, уже поздно было высовываться. Он плохо понимал по-чеченски, но язык знать не надо, чтобы понять: собеседники ссорятся. Вдруг довольно резко прозвучало имя «Галя», и Петя немного приподнял голову – Абу и Яха, освещенные лунным светом, стояли к нему боком метрах в пяти от лодки. Абу в чем-то убеждал жену, но она не соглашалась. Абу поднял обе руки, будто взывая к небесам. Недолго думая, Петя лег, громко всхрапнул и перевернулся на бок так, что лодка заходила ходуном. Покряхтывая, он сел, потянулся, громко зевнул и, выбираясь из лодки, «заметил» Бисаевых.
– Вы тоже решили искупаться? – весело спросил он, шлепая по песку босыми ногами. – Водичка как парное молочко.
Он плохо видел их лица, но чувствовал исходящее от них напряжение.
– Я вот искупался и заснул. Верочка, наверное, уже с ума сходит.
– Она на веранде сидела, когда мы уходили, – сказал Абу надтреснутым голосом.
– Ну, тогда я пошел. А вы?
– Мы посидим немного, вечер хороший…
О том, что Яха с такой неприязнью вымолвила имя дочки, Петя Верочке не сказал. А зачем? Оно и так понятно – Яха не хочет, чтобы Салман привязался к Гале. Какая чепуха! На дворе вторая половина двадцатого века! Войны нет, что еще нужно? Живите, радуйтесь и не мешайте жить и радоваться другим, особенно детям. Он приоткрыл дверь комнатки и улыбнулся – дети уже спали, сопя в подушки.
Салман и Галя теперь даже во сне были счастливыми. Они знали: придет утро, и они снова будут вместе.
Вскоре настало последнее утро. Галя боялась выйти из дома. Она боялась прощаться с Салманом. Боялась, что ее сердце остановится, когда автобус, кряхтя и дымя, покинет вокзал. Боялась, что больше никогда не увидит Салмана. Она сидела в комнате одетая, причесанная, но сил встать и выйти не было.
– Доченька, – в комнату заглянул папа, – что с тобой?
Он присел у ее ног на корточки.
Галя заморгала.
– Ты грустишь, потому что Салман уезжает?
Она кивнула. Папа взял ее ладони в свои руки:
– Не плачь, все будет хорошо.
Галя отрицательно мотнула головой.
– У меня так тоже было, – папа слабо улыбнулся.
– Что было? – Галя с печальным любопытством уставилась на отца.
– Я дружил с девочкой, а потом мне пришлось уехать.
– Я…
Как Галка ни старалась, все равно заплакала:
– Я… он мне нравится-я-а-а…
