– Да нет, конечно… Совсем не понял. Сказал, что я ненормальная. Что нельзя так с ним поступать… Ну, еще что-то там говорил – грубое очень… Что я его опозорить хочу, семью его опозорить… Я просто больше не могла слушать, повернулась и ушла. А Олег, наверное, к родителям побежал, не знаю… Скажет им все… Ой, что теперь будет, пап? Что будет?
– Да ничего не будет, дочка. Все решится так или иначе. Ничего, переживем, я думаю.
– Да… Надо было просто раньше ему сказать, а не тянуть столько времени! А мне все маму жалко было… И к чему привели все эти ее манипуляции, ну скажи, пап? Ни к чему хорошему не привели… Ну почему все так получается по-глупому, а?
Они и не заметили, что Лена давно стоит в дверях кухни, смотрит на них растерянно. Так смотрит, будто ее только что ударили по лицу, и в глазах застыл немой вопрос: за что? За что вы меня ударили?
– Кать… Это правда? – спросила Лена тихо, протягивая вперед руку с зажатым в пальцах телефоном. – Мне сейчас позвонила мама Олега… Это правда, Кать, да?
– Да, мам. Это правда. Я так решила, мам… – осторожно проговорила Катя, отступая. – Ты только не волнуйся, пожалуйста, ладно? Уже ведь все свершилось, уже все решено… Остается принять как факт…
– Да что ты такое говоришь, доченька? Ты убила меня сейчас и при этом говоришь – не волнуйся? Ты что творишь со мной, а? Хочешь, чтобы я снова под капельницу в больницу отправилась?
– Мам… Ну вот сейчас-то… Не надо уже, а?
– Что – не надо? Что?
– Шантажировать меня не надо! Все, мам, все! Прими этот факт, наконец! Не будет никакой свадьбы!
– Но как же… Как же я людям теперь в глаза смотреть буду… – растерянно проговорила Лена так, будто из последних сил цеплялась за эту привычную фразу. – Ну хоть ты ей скажи, Иван…
Лена глянула ему в лицо с такой надеждой, будто уверена была, что он в состоянии изменить что-то. Видимо, ничего такого в его лице она не увидела – да и что она могла в нем увидеть? Ничего, кроме сочувствия к ее неприкаянному отчаянию. И заплакала навзрыд, прислоняясь плечом к дверному косяку. В какую-то секунду ноги ее подкосились, и он едва успел подхватить ее, поддержать. И проговорил как можно увереннее:
– Все, Лен, все… Не надо так убиваться, ну что ты, в самом деле? Катя права – все ведь уже свершилось… Пойдем, я тебя в постель уложу, ты едва на ногах держишься…
Кое-как он довел ее до спальни, уложил на кровать, сел рядом, поглаживая по плечу. Лена плакала еще долго, потом вдруг затихла, лежала неподвижно, закрыв глаза. Лоб ее пересекала тяжелая поперечная морщина – казалось, она думает о чем-то напряженно.
– Ты меня сейчас презираешь, да, Вань? – спросила вдруг тихо, с горечью в голосе. И, не дав ему ответить, продолжила так же тихо: – Знаю, что презираешь, знаю… За то и презираешь, что Катю не слушала… Она же сколько раз говорила – мол, не люблю я Олега, не люблю… А я все равно на своем настаивала… Ты думаешь, Вань, я враг своему ребенку, да? Не хочу, чтобы Катя в любви жила? Да хочу я, хочу… Не в этом же дело, Вань, не в этом…
– А в чем, Лен?
– А в самой жизни, Вань. Нету в жизни никакой любви, нету. Мечты о ней есть, это да… Но жизнь важнее мечты, Вань, вот в чем дело. Стараться надо для жизни, работать… Семья – это ведь не любовь, по большому счету, это же просто работа, как вы все этого не понимаете-то? Вот я работаю для семьи, стараюсь для нее, бьюсь как рыба об лед… Это и есть любовь, Вань… Настоящая, земная, а никакая не мечта эфемерная… И поэтому я могу с уверенностью сказать: я люблю тебя, слышишь? Люблю. И ты не имеешь права, просто не имеешь никакого права, слышишь?
Она снова заплакала, на сей раз беззвучно, только видно было в сумерках, как слезы бегут по щекам. И проговорила на тихом всхлипе:
– Ты не бросай меня, Вань, пожалуйста… Очень тебя прошу… Я просто не смогу дальше жить, смысла не будет… Не бросай меня, Вань, слышишь? Обещай…
Вскоре она задышала тихо и ровно. Уснула. Иван встал с кровати, вышел на цыпочках из спальни, унося в себе это ее последнее – обещай… Такое было чувство, будто он и впрямь обещал ей что-то, хотя на самом деле ничего обещать не успел.
А если бы Лена не заснула… Обещал бы? Кто его знает… И сам себе не мог сейчас ответить на этот вопрос.
– Что, мама на меня очень сердится, да? – осторожно спросила Катя, когда он вошел на кухню. – Хотя чего я спрашиваю, конечно же, сердится. Досталось тебе, пап?
– Да нет, Катюш… Она про тебя не говорила. Она про нас говорила. То есть про себя и про меня…
– И что же, пап, если не секрет?
– Ну, что любит меня, как умеет… Как вообще понимает любовь…
– А! Ну, понятно. Знаю я эту мамину позицию, конечно, знаю. Если люди живут вместе, в одном доме, ведут исправно совместное хозяйство, то это и есть любовь, и ничего себе больше придумывать не надо. А что? Очень удобная позиция, кстати… Постарайся привыкнуть к тому человеку, с которым рядом живешь, и тем самым внуши себе, что ты его страшно любишь. И отчего бы тебе в самом деле не жить по маминым принципам и жизни не радоваться, а?
– Но ты же знаешь, Катюш… Я люблю другую женщину. Чем больше времени проходит, тем больше я понимаю, как сильно ее люблю. И от этого уже никуда не деться, не спрятаться за чьими-то удобными принципами и правилами. Нет, не спрятаться…
– И что ты собираешься делать, пап? Ты собираешься делать какие-то шаги, конкретные поступки?
– Не знаю, Кать… Честно, не знаю.
– Ну, пап, это не ответ. И не решение. Это проявление трусости и слабости, пап. Хотя я, как член семьи и любящая дочь, тоже вроде должна быть заинтересована в ее сохранении, но я тебе вот что скажу… Если сейчас не примешь решение, то не примешь его уже никогда. Так и будешь ходить с болью в душе, лелеять это свое «не знаю». А мне очень хочется, чтобы ты был счастлив, пап… Поверь, ты этого заслуживаешь. Тебе надо сейчас принять решение, в эту минуту и в эту секунду! Сейчас или больше никогда!
– Ну, это сказать легко, доченька. А на самом деле…
– Пап, перестань! Ты же смелый, я знаю! Вон как лихо тетю Люду с ее наглым любопытством отфутболил! И знаешь, что? Ты перестань сейчас думать, пап. Просто уходи. Даже зубную пресловутую щетку с собой не бери. Уходи налегке и любовь свою уноси… Не жди, когда мама проснется и снова разговоры про семейные обязанности начнет. Она ж опутывает тебя этими разговорами, она очень хорошо понимает, что ты из этой паутины не выберешься. Да и я тоже… Ты посмотри, сколько времени я в этой паутине плюхалась! Ведь давно поняла, что не хочу и не буду жить с Олегом! Ну же, пап, уходи, прошу тебя!
– Нет, Кать… Я так не могу. Это же бегство какое-то получается, по-моему. Это ж неправильно, если вот так, даже не попрощавшись… И подло даже…
– Да пусть! Как хочешь свой поступок называй, хоть бегством, хоть подлостью! Ты же сам понимаешь, что если объясняться начнешь, то всю оставшуюся жизнь так и будешь в этих объяснениях плюхаться. Мама тебя любыми путями удержит, пап. Ты ей нужен как собственность, неужели ты этого не понимаешь? Где ты видел такое, чтобы собственник добровольно лишил себя собственности? Или хотя бы статуса… Ведь ты ей нужен еще и как статус для уважухи в обществе, она это так понимает, да… Чтобы обязательно муж в доме был, иначе как женщина за второй сорт пойдешь.
