– Подарок тогда за мной остается, Николай Николаевич… – произнесла обреченно, с тоской глянув в сторону дома. – Только ненадолго, ладно? У меня сын в воскресенье приедет, я еще хотела кое-какие дела успеть сделать…
Он кивнул радостно. Показалось, даже глазами блеснул. Хорошо, хоть не выдал какой-нибудь очередной штамп, вроде того, что дети регулярно должны навещать родителей. Хотя ведь еще не вечер, может, и выдаст еще…
Идти надо было по главной улице, и ей все время казалось, что прохожие смотрят на них и улыбаются понимающе – вот и хорошо, мол, и давно пора… И еще все время казалось, что Николай Николаевич взглядывает на нее сбоку, будто хочет увидеть что-то на ее лице. Может, улыбку довольную, может, еще что-нибудь в этом роде. А вот и пришли…
Во дворе у Николая Николаевича тоже все было устроено правильно. Вдоль забора кусты по линеечке, аккуратная скамейка у крыльца, перед входной дверью круглый вязаный коврик точно по центру. И в самом доме все чистенько-уютненько, не за что глазу зацепиться. И стол накрыт посреди комнаты на две персоны.
Он помог ей снять пальто, аккуратно пристроил его на плечики, потом так же аккуратно пристроил в шкаф. Хотя и в этой аккуратности хватало излишней суетливости, и в голосе тоже присутствовала суетливость:
– Вы проходите, Анна Павловна, проходите… Чувствуйте себя как дома… Я сейчас, я только немного еще хозяйством займусь… У меня в духовке утка с яблоками томится, аккурат к нашему приходу должна поспеть! В день рождения всегда готовят необычные блюда, вот и я решил – утку с яблоками…
Он пятился в сторону кухни и улыбался немного растерянно. Ей вдруг захотелось сказать ему что-нибудь ободряющее – хватит, мол, суетиться! Будьте проще, Николай Николаевич! И даже не в том дело, нет… Не проще, а как-то естественнее, что ли…
Ничего не сказала. Зачем? Только хуже сделает. Наверное, он в этой суетливой неестественности лучше себя чувствует. По-другому не умеет просто. Да и какая разница, собственно… Сейчас она его быстренько поздравит, утку с яблоками откушает и уйдет. Поговорит еще на животрепещущую тему про связывание судеб в один узел…
– Вы что больше предпочитаете, Анна Павловна, вино или шампанское? – спросил Николай Николаевич, торжественно внося в комнату блюдо с уткой.
– Да мне все равно, в общем…
– Тогда откроем шампанское! Я думаю, как раз к случаю будет шампанское…
Она насторожилась – к какому такому случаю? Уж не прямо сейчас ли собрался предложение ей делать по совету трудовика Сергея Степановича и по наводке Александры Антоновны? А что, вполне может быть… Не зря же Александра Антоновна с ней упреждающую беседу провела!
Сели за стол, она проговорила слова вполне себе дежурного поздравления. Николай Николаевич улыбался счастливо, кивал после каждого слова. Потом решительно выпил свой бокал до дна и совсем по-дамски поднес пальцы к виску:
– Ой, как сразу голова закружилась… У меня привычки такой нет, знаете… Алкоголь наносит вред организму. Но в день рождения можно себе позволить, ведь правда?
– Да, Николай Николаевич. В день рождения можно.
– Тогда давайте еще выпьем, Анна Павловна! Сегодня такой день хороший… Я так рад видеть вас у себя в гостях, если б вы знали! Так рад…
И второй бокал осушил до дна, и ей показалось, как-то обмяк сразу. Расслабился. Грех говорить, но даже какая-то человеческая эмоция в лице проявилась. Неправильная. И вздохнул тоже как-то неправильно, и даже, показалось, заговорил совсем другим голосом…
– Я знаю, Анна Павловна, я иногда бываю очень смешон… И даже знаю, как я похож бываю на того чеховского героя, который говорит одними штампами. Это смешно выглядит со стороны, да… Я понимаю. Но это ведь от одиночества так происходит… Когда человек мало общается, когда знает, что не нужен никому. Совсем, совсем никому…
Она растерялась, не зная, что ему и ответить. А он вдруг продолжил тихо, будто и не ожидал от нее никакого ответа:
– Я ведь с детства очень одинок, знаете ли. Хотя и вырос в полной семье, с отцом, с матерью. Но иногда и в семье можно быть одиноким… Когда тебя не любят, когда замечать не хотят…
– Но разве так бывает, Николай Николаевич? Чтобы и отец, и мать…
– Бывает, Анна Павловна, бывает. Отец у меня очень суровым человеком был. Безэмоциональным. Есть в семье ребенок, и ладно, и пусть. Так и должно быть, мол, как у всех людей. А чтобы приласкать, поиграть со мной… Нет, этого не было. И мама тоже… Мне кажется, она всегда боялась отца, во всем ему потакала. Вела себя со мной так, чтобы ему нравилось. То есть тоже довольно сурово. А может, я им и не нужен был… Все, что от меня требовалось, это чтобы хлопот никаких не доставлял. Ни друзей в дом не водил, ни сам под руку не лез. Да я и не лез, в общем… Сам все в своей жизни решал. Даже в педагогический институт поступил потому, что туда мальчиков почти вне конкурса брали. Чтобы уж наверняка… Хотя вовсе и не мечтал быть учителем, если честно. Да я и мечтать не умел, что уж там говорить… Просто заставлял себя жить по определенным правилам, чтобы родителям глаза не мозолить. Потом институт закончил, меня по распределению сюда отправили… Хотя я хорошо учился, мог бы и в городе остаться. Но я сам так попросил, чтобы подальше… И все на этом. Получилось так, что я уже отрезанный ломоть. И я к родителям не ездил, и они ко мне сюда ни разу не приезжали. Потом они умерли, а я здесь остался. Так и прожил один… Будто всегда меня чувство преследовало – я не должен ничьей жизни мешать, раздражать своим присутствием никого не должен…
Николай Николаевич вдруг замолчал и в следующую секунду поднял на нее глаза, полные неприкаянного отчаяния. И спросил тихо:
– Зачем я все это вам рассказываю, сам не понимаю… Зачем?! Я ведь не об этом хотел с вами поговорить, Анна Павловна… Это шампанское сыграло со мной такую коварную штуку, простите меня, ради бога!
– Ну что вы, Николай Николаевич… Не надо просить у меня прощения, что вы. И хорошо, что рассказали, я думаю, вам легче стало. Ведь правда?
– Не знаю… Не сказал бы, что легче. Скорее, наоборот… Только лишний раз убедился в том, что я… Не такой, как все, в самом худшем смысле этого слова. Что меня полюбить нельзя… Разве таких любят, скажите?
Ну вот что, что она могла ему на это ответить? Да, мол, таких не любят? Что надо самому над собой работать, меняться как-то? Что спасение утопающих – дело рук самих утопающих? Да и явно, что он от нее совсем не этих ответов ждет…
А чего тогда ждет? Пресловутой бабьей жалости? Ну, тогда уж точно не по адресу обратился! Но ведь этого не скажешь ему, слишком грубо звучит…
– Да вы не отчаивайтесь так, Николай Николаевич, что вы! – произнесла она нарочито бодренько. – Вы еще встретите женщину, которая вас полюбит! Вы просто не там ищете, как мне кажется…
– А вы? Вы… Не смогли бы? Ну… Постараться как-то… Я давно уже понял, что мне никто не нужен… Только вы. Я ведь, собственно, об этом и поговорить с вами хотел, Анна Павловна… И не надо, не торопитесь с ответом, пожалуйста! Я прекрасно понимаю, что вы мне хотите сказать! Не торопитесь… Я могу ждать столько, сколько потребуется… Может, вы как-то со временем привыкнете к мысли, что вы и я… Что у нас может все-таки получиться что-нибудь… Если вы захотите, мы можем вместе уехать отсюда, новую жизнь начать, как говорится, с чистого листа! У меня же родительская квартира пустая в городе стоит, большая, хорошая, в самом центре! Можно там хороший ремонт сделать… Подумайте, Анна Павловна, а?
