Обидел… Зачем он ее обидел? В чем она перед ним провинилась, в чем? Ведь не в том же, что стала чужой в одночасье, что он ее разлюбил?
Или… Или не любил никогда?
Подумал так и сам испугался этой мысли. Как же это – не любил? Они же столько лет вместе… Изо дня в день, из ночи в ночь… Да ему раньше и в голову такое не могло прийти – как это, не любит?
Он видел, как дрожит от рыданий ее тело под одеялом, и все равно сидел как истукан. Не мог заставить себя сделать то, что в такой ситуации делают те, которые не истуканы и не кретины. Вдруг Лена рывком сбросила с себя одеяло, повернула к нему заплаканное лицо, спросила почти злобно:
– Ну что я делаю не так, скажи, что? Чем я тебе не угодила, а? Я же стараюсь… Я кручусь целыми днями как белка в колесе… Все для тебя, для дочери… Неужели я ничего не заслужила, кроме вот этого твоего… «не надо»? Еще бы сказал – не лезь… Как будто я тебе не жена, а жалкая женщина из подворотни! Сама ласку от тебя выпрашиваю… Неужели я другого отношения не заслужила, Вань?
Что он ей мог ответить? Что любовь нельзя заслужить? Что она сама по себе на голову сваливается, без приглашения? Что жил ты себе, жил, не знал о ней ничего раньше… Думал, что твоя устоявшаяся, привычная семейная жизнь и есть любовь… А она пришла неожиданно и поселилась внутри, живет. И болью болит. И мыслями болит, и памятью. Все время болит, не отпускает ни на секунду. Как это объяснишь, как?
Видимо, его виноватое молчание каким-то образом ее успокоило, и в следующую минуту она уже спросила почти спокойно:
– Может, ты на работе устаешь, Вань? Если так, то я пойму, ты только скажи…
Что ж, хорошая подсказка, почти из суфлерской будки. Спасибо тебе, дорогая жена, большое тебе спасибо.
– Да. Я устаю, Лен. Очень устаю.
– Ну конечно, если сам за лесников обходы делаешь! Они сели тебе на шею и ножки свесили! Еще бы – начальник добрый такой! Построже надо быть с ними, Вань… А еще я слышала, что к тебе в лесничество скоро проверка приедет.
– Да, будет проверка… Целая комиссия соберется, документы смотреть будут.
– Надеюсь, у тебя все в порядке?
– Да, все в порядке, не волнуйся. Это обыкновенная плановая проверка, она через каждые три года бывает.
– Ладно, я поняла… Ты прости меня, Вань, что тебе такую истерику закатила, ладно? Что-то сильно нервничаю в последние дни… Будто предчувствие какое-то нехорошее, и на душе неспокойно. Еще из-за свадьбы этой нервничаю… Но ведь у нас все хорошо, правда, Вань? Просто ты устал, и я устала… Нам бы потом поехать куда-нибудь отдохнуть… Дня на два, на три… Давай что-нибудь спланируем, а?
– Хорошо. Спланируем, – машинально согласился он, кивнув.
– Ложись спать, Вань… Что ты сидишь на кровати? Ложись… Я вот, например, страшно спать хочу… – зевнула Лена. – Еще и наревелась зачем-то на ночь глядя…
Вскоре он услышал, как Лена задышала глубоко и ровно. Уснула, значит. Ему тоже хотелось спать, но знал, что не уснет. Будет лежать и думать… О ней думать, о той женщине, которая стояла на холодном крыльце, накинув платок на голову. Смотрела, как он уходит. Интересно, плакала она потом или нет?
Встал с кровати, тихо вышел из спальни, спустился по лестнице в гостиную. Подошел к окну, отодвинул штору…
На улице валил снег белыми хлопьями. Полная луна светила на темном небе ярко и торжественно. Красиво, глаз оторвать невозможно. Но ему сейчас эта красота казалась унылой и неестественной. Даже раздражала слегка. Зачем ему эта красота одному?
Аня… Как ты там, Аня? Ты тоже одна… И луна так же светит в твое окно. Я помню о тебе, слышишь? Я думаю о тебе… Я все время чувствую тебя рядом… Кажется, только стоит руки протянуть, и я обниму тебя за плечи. Но отчего-то не получается у меня быть счастливым, как ты говорила. Совсем, совсем не получается. Наоборот… И я не знаю, что мне со всем этим делать, как дальше жить. Подскажи, Аня…
Интересно, как бы она сейчас ему ответила? Наверное, вспомнила бы любимого Чехова… Как оказалось, они вместе его любили, и он очень обрадовался, когда услышал от нее тихое признание в нежной привязанности к Антону Палычу. Просто его синий томик на прикроватной тумбочке в ту ночь лежал, и он автоматически взял его в руки. И проговорил что-то такое… Вроде того – привязанности у нас с тобой одинаковые… Она радостно-насмешливо глаза распахнула, склонилась над ним – да неужели? Неужели ты Чехова любишь перечитывать, моего любимого Антона Палыча? Да, так получилось, что ж… Если бы этот потрепанный томик на тумбочке не лежал, сам бы он первым ни за что в своей привязанности не признался и даже не заговорил об этом, потому что считалось, что это вроде как неприлично, не следовало бы мужику такими женскими привычками баловаться – любимый томик Чехова до дыр зачитывать. А он в этом силы для жизни черпал… Не настоящий он мужик, наверное. Да и ладно. Какой есть, такой есть. Вот и сейчас вдруг всплыло в памяти то самое место из «Дамы с собачкой», когда Анна Сергеевна приехала к Гурову в Москву и остановилась в гостинице «Славянский базар». Как же там, надо найти это место…
Подошел к полке с книгами, достал потрепанный синий томик, нашел знакомые строчки. Начал читать…
«И казалось, еще немного, и решение будет найдено, и тогда начнется новая, красивая жизнь; и обоим было ясно, что до конца еще далеко-далеко и что самое сложное и трудное только еще начинается…»
Будто для них с Аней эти строчки были написаны. Да, именно так – самое сложное и трудное только начинается…
– Пап! Ты чего не спишь? Почитать решил на ночь, да?
Катин голосок хоть и прозвучал тихо, но он все равно вздрогнул и быстро захлопнул книгу, посмотрел виновато, будто Катя застала его за чем-то неприличным.
– Ты меня ждешь, пап, да? А я задержалась сегодня… На улице так хорошо, снег идет, мы с Олегом пешком от его дома шли…
– Да, я видел в окно. Снег идет, да…
– Пап, да что с тобой? Ты так на меня смотришь… Будто я привидением тебе на голову свалилась. И вообще… Ты какой-то другой приехал из этого своего трехдневного путешествия. Не узнаю тебя совсем. А мне бы поговорить с тобой хотелось, пап…
– Так давай поговорим, в чем дело-то? Я тебя очень внимательно слушаю, Катенька.
– Ты правда будешь меня слушать? Мне кажется, ты в последнее время вообще ничего не слышишь, все будто мимо тебя проходит. И мама тоже говорила, что ты какой-то стал… Будто не в себе… Что-то случилось, пап, да? Ты от нас с мамой что-то скрываешь?
– Все хорошо, Катюш. Я в себе, что ты. И ничего я не скрываю, вот он я, перед тобой. И очень внимательно тебя слушаю. Кстати, мне тоже хочется тебе кое-что сказать… Да…
Решение рассказать Кате о том, что с ним происходит, пришло спонтанно, хотя и показалось странным после того, как он только что попытался убедить Катю в обратном. Что все хорошо с ним, что ничего не скрывает. И показалось на данный момент спасительным, потому что не мог он в себе больше носить это мучение, просто не мог… И пусть Катя рассердится на него и обидится, будет призывать к совести – пусть! Может, и впрямь его совесть проснется, и все встанет на свои привычные места. И жизнь наладится. Хотя… Совесть-то тут при чем?
