Да уж, была. Как давно это было – вспомнить страшно. Бегала в школу Аня Снегирева, росла на воле, потом в город уехала, замуж вышла. Была Снегирева, стала Воробьева. Потом в родной поселок пришлось вернуться волею судеб… Но про эту «волю судеб» лучше сейчас не думать – чего о ней думать-то? Лучше домой поспешать, там мама одна… Уже заждалась ее, наверное.
Прибавила шагу, перехватила из руки в руку сумку с тетрадками. Сегодня весь вечер придется сидеть, сочинения девятого «Б» проверять. То еще скорбное занятие, между прочим. И надо бы воздуха холодного-вкусного вдохнуть напоследок! Сейчас в свой переулок войдет и уже дома почти…
Открыла калитку и застыла на месте, не учуяв привычного движения со стороны собачьей будки. Никогда не бывало такого, чтобы Милорд радостно не приветствовал ее, не мчался навстречу, громыхая тяжелой цепью. Господи, да что с ним случилось? Аж сердце зашлось нехорошим предчувствием.
Подошла к будке, позвала тихо:
– Милорд… Дорогой мой… Ты чего там сидишь? Заболел, что ли? Ну же, выгляни, я хоть посмотрю на тебя…
Голос прозвучал жалко, почти с дрожью. Да и впрямь – страшно было подумать, что с Милордом что-то может случиться. Он ведь старый уже, давно свою службу собачью отслужил. А все равно страшно! Привыкла уже, что Милорд ее встречает всегда. А если встречает, жизнь вроде как в том же ритме идет. Все по заведенному порядку…
– Милорд… Ну же, покажись! Не пугай меня, а?
Чуть не заплакала, ей-богу. И Милорд, наверное, эту потенциальную слезливость в ее голосе учуял, выбрался из будки с трудом, глянул грустно – чего, мол, беспокоишь зазря? Не видишь, мне худо совсем?
– Живой… Ты живой, мой милый… Как хорошо… Чего ты пугаешь меня, а?
Села на запорошенное снегом крыльцо, и Милорд приковылял тут же, устроился рядом, положил голову ей на колени. И заскулил тихо и виновато – прости, хозяйка, прости… Видишь, мол, ослаб я совсем. Не могу больше… Вышел мой собачий век, прости…
– Ты что, помирать собрался, бессовестный? – проворчала нарочито недовольно, оглаживая собачью большую голову. – Не надо этого, милый, не надо… Как же я без тебя буду, сам подумай? Зайду во двор, и никто мне навстречу не выбежит… Да и как я маме скажу, если помрешь? Она ж горевать будет, сам знаешь… Начнет еще всякие аналогии проводить, что и ей тоже пора… В последнее время она знаешь как часто говорит об этом? Я уж придумать не могу, как эти разговоры в сторону уводить! Так что нет у тебя права помирать, дорогой Милорд, имей это в виду. Слышь меня? Понимаешь?
Милорд опять заскулил жалобно, и пришлось ругнуть себя за столь жестокое проявление эгоизма к бедному псу. Он и без того из последних сил из своей будки выкарабкался… А она ему – не смей, права не имеешь!
Вздохнула, предложила участливо:
– Сосиску будешь, Милорд? Я в магазин по пути заходила, сосиски телячьи купила… Сейчас тебя угощу…
Милорд поднял одно ухо, склонил голову чуть набок. Ага, вот оно, волшебное жизненное лекарство – сосиска! А лучше две или три… Давай, хозяйка, потроши свою продуктовую котомку, если обещала! Может, у тебя там еще что-то вкусненькое завалялось?
Клацнул зубами – сосиска тут же исчезла в пасти. Потом еще одна. И еще…
– Ну все, хватит! Думаешь, у меня их много, что ли? Погоди, скоро я тебе поесть вынесу… Ну что, легче тебе стало, Милорд?
Пес поднялся на ноги, встряхнулся, глянул на хозяйку преданно – все в порядке, мол, поживу еще, не бойся!
– Ну вот и хорошо… – улыбнулась она ему грустно. – Молодец, Милорд… Служи… А я пойду, ладно? Там мама одна… Заждалась уже меня, наверное!
Мама сидела на постели, смотрела в окно. И сердце сжалось нехорошим предчувствием, как давеча у калитки, и пришлось быстренько загнать это предчувствие внутрь, проговорить бодренько:
– Ты чего лампу не включила, мам? Темно ведь… И телевизор не включила…
– Да ну… – тихо откликнулась мама, продолжая смотреть в окно. – Надоел уж мне этот телевизор… Вроде и жизнь показывают, а присмотришься – все суета. А за суетой и жизни не видно. Надоел… А без телевизора я сижу и сижу, сумерничаю, мысли всякие в голове перебираю…
– Какие мысли, мам?
– Да всякие, Нюрочка, всякие. Ноги мои давно не ходят, зато мыслей в голове много бродит. А раньше как-то наоборот было, знаешь… Чем больше беготни, тем меньше мыслей… Я вот думаю, помру я скоро, Нюрочка. Готовиться надо, пришла пора.
– Да ну тебя, мам! – отмахнулась она в сердцах, быстро проходя с сумкой на кухоньку. – Перестань, ради бога, и слышать этого не хочу!
А самой страшно стало. Поверила вдруг – мама сейчас не капризничает. Она вообще не была капризной, сносила свою обездвиженность на удивление спокойно, будто приняла ее как данность. Но вот сейчас… Показалось, что голос у мамы какой-то особенный. И что не надо отмахиваться сердито, а надо просто услышать ее и понять. Как бы страшно ни было, а надо услышать…
И еще… Это ж редкий случай был, чтобы она ее Нюрочкой называла. Знала, что ей ужасно не нравится это имя с детства. Как она сердилась на маму тогда за эту «Нюрочку»!
– Не называй меня так, не называй, сто раз уже просила! И без того девчонки в школе дразнятся!
– Да как они на тебя дразнятся? Отчего?
– А сама не понимаешь, что ли? Так и дразнятся, что Нюркой зовут!
– И что? – пожимала мама плечами в недоумении. – Вполне нормальное имя… Да у нас полдеревни, помню, этих Нюрочек было. И ничего…
– Ага! Полдеревни Нюрочек-дурочек!
– Да отчего же дурочек-то? Все девки были красивые, справные, кровь с молоком! Ни одной дурочки промеж них не водилось!
– Ну мам… Ну я же прошу тебя, правда… Не называй меня так, пожалуйста! У меня же нормальное имя есть – просто Аня…
– Ладно, ладно, не буду. Коль не хочешь, так и не буду.
– Обещаешь?
– Обещаю, ладно…
Мама и впрямь будто забыла про «Нюрочку», очень редко ее так называла, в особых случаях. Помнится, когда она объявила, что замуж выходит, мама всплеснула руками и проговорила тихо:
– Ой, Нюрочка… Только не ошибись смотри… Тот ли человек твой Ромка, не знаю… Хотя и отговаривать не буду – тебе с ним жить, а не мне…
Права была мама, теперь-то она это понимает. Не тот человек он. Жизнь сама показала – не тот… А Нюрочка получилась дурочкой – поверила.
И сейчас вдруг у мамы эта «Нюрочка» наружу всплыла. Не к добру… И все равно – не надо отчаиваться, надо бы постараться обойти все предчувствия стороной. Да мало ли что могло прийти маме в голову! Может, день сегодня такой неудачный! Надо поскорее его пережить, вот и все!
– Мам, сейчас ужинать будем, ты ж голодная, наверное! – произнесла бодро и громко, выкладывая продукты из пакета на кухонный стол. – Я сегодня зарплату получила, в магазин зашла, вкусненького купила! Слышишь меня, мам?
