Перед выходом меня уловил Андрей и затащил к себе.
Стены небольшой комнаты были увешаны многочисленными кришнаитскими плакатами и миниатюрами. В них господствовали два стиля: европейский лубочный и индийский. Первый отличался приукрашенным реализмом и изображал в основном очаровательных девушек в сари и не менее очаровательных младенцев. Девушки оказались пастушками Вриндавана
[97], а младенцы само собой маленьким Кришной. Одна из девушек, огромными влюбленными глазами следящая за полетом шмеля, представляла собой пастушку Радху, безумно влюбленную в Кришну. До того безумно, что приняла шмеля за его посланника. По обилию пухлых младенцев и влюбленных на фоне природы этот стиль хотелось окрестить «а ля Буше».
Миниатюры индийского стиля представляли, в общем, те же сюжеты, только пастушки на них были остроносы и изображены в профиль, а Кришна толст и похотлив.
Под миниатюрами курились сандаловые палочки. Не понимаю прелести сандала! По-моему, он пахнет дешевым мылом.
Из европейских плакатов меня особенно заинтересовал один. На нем полулев-получеловек очень картинно убивал некоего врага, вырывая у него внутренности с соответствующим количеством крови и наматывая кишки убиенного себе на шею.
— Это Кришна в образе Нарасинхи
[98], убивающего демона, — объяснил Андрей.
Я недоумевал. Как такой Бог может вызвать симпатию? Тем более бхакти — преданную любовь? Культивирование ненависти к демонам, на месте которых каждый может представить себе своих врагов, кое-что объясняло. Но все ли? Я задумался.
— Я сегодня служу пуджу
[99], — объявил Андрей. — Сам Чайтанья
[100] признал мое брахманское посвящение.
— А, кто такой Чайтанья?
Андрей посмотрел на меня, как на идиота.
Я лихорадочно пытался вспомнить «Историю Индии», честно проштудированную неделю назад.
— А-а! Поэт пятнадцатого века.
Андрей хмыкнул.
— Чайтанья — Золотая Аватара, один из самых знаменитых бессмертных Индии. Аватара Радхи и Кришны.
— Что? Одновременно? — мне хотелось прикалываться.
— Да. Одновременно. Приходи. Сам увидишь.
Я глубоко вдохнул и твердо решил не оскорблять религиозных чувств друга.
— В Калькутте служишь?
— Да.
Это меня расстроило.
— Может быть, завтра?
Я в общем ничего не имел против того, чтобы посмотреть на индусское богослужение, мне было интересно.
— Можно и завтра. А сегодня?
— Сегодня я собирался к Рамакришне. Тоже, говорят, аватара.
Андрей поморщился.
— Не советую. Лажа это все. Он считает себя аватарой Кришны, но при этом является бхактом Кали
[101].
— Как это? Тоже Кришны?!
— Ну, это как раз не удивительно. Может быть несколько аватар одновременно. К тому же существуют экспансии. Хоть миллион! Господь может распространить себя в бесконечное множество форм.
— Он, что, аватара Эммануила?
— В некотором роде. Учитель — тоже аватара Кришны. Он Калки, последняя аватара.
— Он говорил, что он — аватара Вишну
[102].
— Это вишнуиты так считают. Заблуждение. Вишну — сам проявление Кришны.
— А-а…
В голове у меня окончательно все перепуталось.
Андрей любовался моим замешательством и покровительственно улыбался.
— Ладно. Хочешь к Рамакришне — езжай к Рамакришне. Полюбуйся кстати на его возлюбленную. Она тебя шокирует.
И он сунул мне индуистскую открытку.
— Кали. Природа-мать.
На открытке была изображена голая по пояс полногрудая женщина с высунутым красным языком. Единственной одеждой ей служила юбка из отрубленных рук, а пояс украшали отрубленные мужские головы. На шее висело ожерелье из черепов, а в руке она держала окровавленный нож. Она танцевала, попирая ногами тело красивого юноши. Тело это было сиреневого оттенка, что, вероятно, указывало на то, что он мертв.
— Это Шива
[103], — пояснил Андрей. — Ее супруг. Кали пляшет на трупе супруга. А потом она с ним совокупляется. У меня есть еще одна открытка…
— Не надо! — сказал я.
Иезуитское воспитание еще давало о себе знать.
— Она тоже убивает демонов?
— Не обязательно. Природа!
Андрей развел руками.
Храм Кали стоял на левом берегу Ганги, так что ее воды подходили к самым ступеням. К храму вела открытая терраса с двумя рядами однокупольных храмов Шивы, напоминавших сталагмиты. И пять таких же куполов-сталагмитов разрезали серое небо над храмом ужасной возлюбленной Рамакришны. А по другую сторону мощеного двора, лицом к Кали, стоял храм Кришны и Радхи.
К храмовому комплексу прилегал сад. Мне нужен был северо-западный угол храмовых построек, где находилась комната святого.
Когда я подходил к храму Кали, от стены отделился молодой человек, больше всего похожий на откормленного студента престижного колледжа.
— Здравствуйте, уважаемый господин. Бхагаван
[104] просил провести вас к себе.
— Меня? — я не предупреждал о своем приходе.
