— А, что там произошло? — осторожно спросил я у Господа.
— Электричество отключено. Химический состав горючего изменен. Так что самолеты не смогут подняться в воздух, а корабли и автомобили сдвинуться с места. Ни связи, ни света.
Был вечер тридцатого июня. Мы стояли перед Эммануилом: я, Марк и Варфоломей. Господь разговаривал по телефону.
— Это единственная линия, которая будет работать. В любой момент вы может объявить о сдаче. Потомки богини Аматэрасу
[52] безусловно сохранят свой статус… как при сегунате… Нет, не противоречит. Богиня Солнца такое же мое творение, как и весь невидимый мир. Не противоречит же это вашему христианству. Вы, ведь, христианин?.. И это очень кстати… Иначе?.. Смотрите Матфей 11:24.
Господь положил трубку и повернулся к нам. И я представил, как на другом конце провода в комнате, в которой горят свечи, потомок Аматэрасу медленно кладет трубку.
— Пойдемте! — сказал Господь и распахнул перед нами двери в соседнюю комнату. Там тоже горели свечи. Семь. Вдоль стола, напоминающего алтарь. И за этим столом уже сидели Филипп, Матвей и Иоанн.
Господь сел во главе стола. Перед ним стояла та самая зеленая чаша.
— Я собрал вас потому, что сегодня начинается новый этап вашего пути. Большая часть Евразии завоевана. Североамериканские Штаты признают нашу власть. Страны мира, еще сохраняющие свою независимость, гораздо слабее, и их подчинение — вопрос времени. Вы начинали, как проповедники. Кто-то более успешно, кто-то менее. Но теперь важнее править, а не проповедовать. А для этого вам нужно стать другими людьми. Ваши предшественники две тысячи лет назад спорили, кто сядет у трона по правую руку от меня, а кто по левую. От вас я не слышал таких разговоров, что меня очень порадовало. По крайней мере, вы при мне не делили министерские посты. Может быть, просто потому, что вы более образованы и менее наивны, чем апостолы прошлого. Тем не менее, вы будете править миром. Но это не повод для интриг. Это призыв к самоотречению. Вы должны стать моими руками и подчиняться мне также как слушаются меня пальцы на моих руках. Это жертва. У некоторых из вас уже был опыт такого самоотречения, — Эммануил посмотрел на меня. — Но этого мало. Вы должны измениться полностью. И та метаморфоза, которая с вами произойдет, достаточно мучительна, даже страшна. Но прежде вы должны отречься от своей воли. Если то, что произошло в Москве год назад, когда я впервые собрал вас, можно считать крещением, то теперь постриг. А постриг должен быть добровольным. Поэтому те, кто не согласен, кто боится изменить себя и принять власть, могут встать и уйти. Никаких репрессий не будет. Вы все равно останетесь верными. То, что человек не смог пройти до конца — трусость, а не преступление.
Он обвел нас глазами. Холодно, медленно. От Иоанна к Матвею, от Филиппа к Варфоломею, от Марка ко мне. Все молчали и опускали глаза под его взглядом. Никто не ушел.
— Хорошо, — сказал Эммануил. — Знаете, есть такой психологический тест. Представьте себе, что вы сидите за пультом. Перед вами кнопка. Вариант первый. Вы совершенно точно знаете, что, если вы не нажмете на эту кнопку в течение десяти секунд, Земля будет уничтожена. Если нажмете — умрете в тот же миг, но Земля будет спасена. Вариант второй. Если вы нажимаете на кнопку — Земля гибнет, зато вы спасены. Если не нажимаете — гибните вы. Для некоторых людей активный вариант значительно труднее для альтруистического выбора. Да и для выбора вообще. Встать и уйти куда труднее, чем остаться сидеть. Сейчас мы попробуем пассивный вариант.
Он налил в чашу вина и отпил из нее.
— Сейчас я пущу эту чашу по кругу. Пусть тот, кто согласен, отопьет из чаши. Тот, кто не согласен, пусть просто передаст чашу дальше.
Правильно, ножницы падают три раза. Это второй. Постриг…
Первым чашу взял Иоанн.
— Господи, неужели ты еще сомневаешься в моей преданности? — отпил, передал дальше.
Матвей взял чашу и поставил перед собой. Сцепил над ней руки, сжал, опустил на них голову. Эммануил в упор смотрел на него. Матвей, наконец, собрался с духом, поднял взгляд и отпил из чаши.
Филипп сделал все просто, по-военному. Так берут флягу с водкой солдаты, гниющие в окопной грязи, пьют для подкрепления сил и передают дальше, не глядя на соседа, без поклонов и церемоний.
Варфоломей отпил из чаши и улыбнулся с видом буддистского монаха, достигшего сатори.
Марк посмотрел на Эммануила.
— Я всегда твой солдат.
Отпил, передал мне.
— Я уже пил из этой чаши, — улыбнулся я. — Скоро это войдет в привычку.
Красное вино было странным на вкус и обжигало горло. Невозможно опьянеть от одного глотка, но это было. Восприятие мира как-то изменилось. Может быть, обстановка?
— Я рад, что никто меня не покинул, хотя вы еще не поняли, какой выбор сделали, — сказал Эммануил. — Сейчас все могут идти. Со мной остается только Матвей. Сегодня Матвей. Но со временем это случится со всеми вами. Когда Матвей пройдет посвящение (если он его пройдет) я запрещаю вам его расспрашивать. Один вопрос «Матвей, а что там было?» может обойтись вам очень дорого. Не торопите события. Да, слово того, кто прошел посвящение, для остальных — закон. Как мое. Все. Идите.
Мы встали и пошли к выходу. Я оглянулся на Матвея, который остался сидеть слева от Господа, через один стул от него, как перед чашей сцепив руки и опершись локтями на стол, на котором догорали свечи. Почему-то мне стало страшно.
Вернувшись в свою комнату, я открыл Библию. Матфей 11:24. «…но говорю вам, что земле Содомской отраднее будет в день суда, нежели тебе». Да, мой друг Матвей (не евангелист, а мой друг) явно переоценил Христово милосердие. Ничего себе мелодрама с хорошим концом! Нет! Всего лишь достойное продолжение Ветхого Завета.
Телефон в кабине Господа молчал. Тот телефон, что напрямую был связан с дворцом японского императора в Токио. Неделю. Полторы.
— Упрямый народ, — с уважением сказал Марк.
Эммануил свирепо посмотрел на него.
Матвей был жив, но стал каким-то нервным, как Господь после воскресения, и в глазах у него появился нехороший стальной блеск. Встречая его взгляд, я вспоминал бессмертных святых. Похоже и не похоже, то и не то. Тьма вместо света. Глаза фанатика. Такого не было, даже когда он хотел покончить самоубийством после смерти Господа, и его вынули из петли. Тогда было только отчаяние. Отчаяние и страх. Теперь — решимость. Еще он полюбил отдавать нам приказы. Мелкие, вполне невинные. Ручку подать, кофе принести. Но все равно неприятно. Я стал избегать говорить при нем откровенно.
Телефон молчал. И к середине июля Эммануилово терпение кончилось. На Токио был сброшен десант, к берегам Японии причалили наши корабли, на аэродром приземлились истребители.
Был вечер. Солнце стремительно падало за гряду ближайших гор. Опускалась тьма. Эммануил шел по аэродрому уверенно и быстро. Сразу за ним я и Матвей, дальше Варфоломей и Иоанн, вокруг — охрана. Из телохранителей я знал троих: Сергея, Влада и Артема. Филипп и Марк были с десантниками, и я знал только, что они живы.
