— Эммануил говорил, что это «похороны живого».
— Так значит…
— Так! Я однажды потерял сознание во время литургии. Очень вредная вещь.
Михаил улыбнулся.
— Вокруг будут друзья. Все вас поддержат. А вам надо только взять себя в руки и не подпускать к себе Врага.
— Нет, — резко ответил я и отвернулся.
Но от меня не отстали. Ночью, точнее перед рассветом, в мою келью явились Михаил и Мар Афрем и безжалостно растолкали меня.
— Ну, что еще? — сонным голосом спросил я.
— Пойдемте! Это очень важно.
Я, шатаясь, подошел к окну и вдохнул холодного утреннего воздуха. Это несколько взбодрило меня. Небо едва розовело над темной равниной пустыни.
— Это, действительно, очень важно? — переспросил я.
— Да, важно, — строго сказал Мар Афрем.
Я посмотрел ему в глаза и понял, что он бессмертный. Так вот откуда такой пиетет перед всего лишь регентом хора!
— Ладно, пойдемте. Мар Афрем, извините, а вы из этой обители?
— Нет, я из Сирии.
— А я не мог где-то раньше слышать вашего имени, или чего-то похожего?
— Возможно.
Я взглянул на Михаила. Тот хитро улыбался одними уголками глаз.
— Михаил, что вас забавляет?
— Нет, ничего, — и он посмотрел на меня, как на человека, который встретил слона и не узнал.
Мы спустились на первый уровень и вошли в траурный храм.
— Слава показавшему нам свет! — прогремело под сводами.
Мар Афрем направился к хору, поручив меня Михаилу, и, к тому же, меня окружили другие монахи, причем очень плотно.
— И ради этого вы подняли меня ни свет, ни заря? — возмутился я.
— Тихо, тихо, — прошептал Михаил и крепко сжал мою правую руку у запястья. Одновременно пожилой невысокий монах взял меня за левую руку. Я нервно оглянулся. Сзади возвышался огромный черный эфиоп, тоже монах, явно, готовый в любой момент прийти на помощь своим братьям. Я попытался вырваться и почувствовал у себя на плече его тяжелую ладонь.
— Тихо, тихо, — повторил Михаил. — Вы лучше послушайте. Ничего же страшного не происходит.
— Где Марк?!
— Не кричите. Увидите вы вашего Марка. Всему свое время.
— Когда?
— Не сегодня!
— Сволочи!
— Замолчите!
Я сжал губы. Близился тот самый мерзкий момент этого похоронного действа, когда мне стало плохо в соборе святого Штефана.
— Приидите и едите, сие есть тело мое, — провозгласил священник.
— Сие есть кровь моя за вы изливаемая, — и сквозь полупрозрачную ограду алтаря я увидел, как пали ниц священники, и храм закружился надо мною. Вероятно, я повис на руках у монахов. Но паники по этому поводу не случилось. Я даже не успел отрубиться окончательно, как мне под нос сунули что-то сильно пахучее, типа нашатырного спирта, и ко мне вернулось восприятие реальности. Меня бережно поставили на ноги, но продержался я недолго. Когда вынесли чашу, мне снова стало плохо. И все повторилось. Поддерживающие руки монахов и нашатырный спирт.
— У вас нет сердца! — простонал я. — Отпустите меня! Мне очень плохо!
— Лучше сейчас, чем потом, — строго сказал старик.
Не понимаю, как я дожил до конца литургии. Смутно помню, как на середину храма вынесли большую белую свечу, и тогда монахи, наконец, сжалились надо мною и под руки отвели наверх, в мою келью и уложили в кровать, а потом оставили меня, и я услышал, как в замке повернулся ключ. Я снова был пленником. Хотя, конечно, я был им с самого начала пребывания в монастыре, просто понял это только сейчас.
Весь день меня не трогали, только Михаил принес дежурный инжир и финики. Я сидел на кровати и рассеянно смотрел в окно.
— Я рад, что вам лучше, — улыбнулся монах.
— Спасибо за участие! — шутовски поклонился я. — Что у нас на завтра: дыба или «испанские сапоги»?
— Ну, если вам литургия все равно, что «испанские сапоги»…
— Что? Убить меня мало, да? Вы ведь хотели! Так, может быть, лучше было сразу, без мучений?
Михаил вздохнул.
— Мне жаль, что я не смог заслужить вашего прощения.
— Тошнит от вашего смирения! Смиренные монахи — тюремщики! Марк ведь тоже под замком, да?
— Да.
— Что вы вообще от нас хотите?
— Спасти вас.
— Против воли?
— У вас нет своей воли, только воля Антихриста.
— Ошибаетесь! Служить ему, кто бы он ни был — это наш свободный выбор.
— Вы сможете выбирать только, когда отречетесь от Сатаны.
— Убирайтесь! Арабы, которые держали нас в подвале без света, были много милосерднее вас. Они хотя бы не лезли в душу.
Михаил смиренно поклонился, вышел из комнаты и запер дверь.
Вечером я услышал внизу звук мотора и подошел к окну. К монастырю подъехал джип, и из него, почтительно поддерживаемый монахами, вышел старик в монашеском одеянии. «Очередной бессмертный по мою душу», — подумал я и не ошибся. Скоро на лестнице послышались шаги, и на пороге моей кельи появились Михаил, Мар Афрем и тот самый старик, седовласый и белобородый.
— Это авва Исидор, — представил его Мар Афрем. — Мы хотели бы поговорить с вами.
— Да? Садитесь, пожалуйста. Двое бессмертных! Какая честь! Вы хотите отслужить для меня персональную литургию?
Мар Афрем вопросительно посмотрел на авву Исидора. Тот покачал головой.
— Посмотрим…
— Еще одна троица спасителей! — не унимался я. — Нет, вы действительно надеетесь загнать меня в Царствие Небесное железной рукой?
— Эммануил пытается загнать всех железной рукой в свое царство, — заметил Мар Афрем.
— Так, если он — Антихрист, может быть, не стоит брать с него пример?
— Брать пример не стоит, — медленно проговорил авва Исидор. — Но сопротивляться можно и нужно, — и внимательно посмотрел на меня.
— А знаете, как мы бежали от арабских террористов? — усмехнулся я. — Слушайте! Мы захватили автомат, убив двух охранников, и выбрались из подвала по их трупам. Знаете, как по лестнице, очень удобно. А потом стреляли во всех, кто попадался нам на пути, неважно мужчина, женщина или ребенок. Расстреляли целый магазин.
— Это можно засчитать в качестве исповеди? — поинтересовался авва Исидор.
— Для исповеди нужен священник.
— Во времена моей молодости еще сохранялись публичные исповеди перед общиной, — заметил Мар Афрем.
— Да, их позже отменили, — подтвердил авва Исидор.
