Фигура направилась к ней, и миссис Эпплби открыла рот, чтобы снова закричать на неё, прогнать, но ничего не сказала. Возможно, было не так уж и плохо вернуться домой в чьей-нибудь – в чьей угодно – компании.
Дэниел. Раньше они возвращались домой вместе. Иногда Джо Редмонд с псом присоединялись к ним, когда пёс был ещё жив, когда Дэниел был ещё жив. Миссис Эпплби отбросила мысли о своём покойном муже и сосредоточилась на звуке собственных туфель, стучавших по тротуару.
У бумажных людей была дата выпуска: 1986 год, десять лет назад, год, когда Британия арендовала у Советов два самых современных промышленных 3D-принтера для реализации проекта «доступные дома» в Бредонборо, в народе ехидно прозванного «Бредонгетто». Власти напечатали сто пятьдесят домов, а затем паре инженеров на стройке, скорее всего после распитой бутылки виски, пришла в голову идея напечатать людей.
Они решили воспользоваться бумагой и взяли всё необходимое с огромной бумажной свалки на окраине города, с кладбища газет.
Позже шутники рассказали журналистам, что они накинули на получившихся людей старые пальто, чтобы посмотреть, сможет ли мэр во время официального открытия района «отличить настоящих горожан от вчерашних новостных сводок».
Миссис Эпплби помнила всё это, а ещё она помнила, что после церемонии открытия бумажные люди исчезли, и лишь несколько месяцев спустя один из них объявился на парковке, до смерти напугав парочку подростков, занимавшихся в машине тем, что получается у молодёжи лучше всего.
Миссис Эпплби всё помнила, но для неё 1986 год означал совсем другое – это был год, когда умер Дэниел.
* * *
Она сполоснула тарелку, чашку, столовые приборы. Когда мыть стало нечего, она сунула под воду ладонь и стала смотреть, как струйки извиваются на коже.
Она слышала, как Дэниел вошёл в кухню. Она стояла лицом к раковине, но он был высоким, полноватым, всегда тяжело дышал, и половицы скрипели, когда он переминался с ноги на ногу.
Вода продолжала бежать, и она ждала. Помявшись с минуту, Дэниел подошёл к ней и потянулся к чашке.
– Я её уже помыла. – Она отвела его руку в сторону. Его пальцы всё ещё были тёплыми после сна.
– Послушай, – сказал он, – послушай, я очень сожалею.
– Но не так, как я.
– Ты звонила своей маме? Ты сказала ей, что я извиняюсь…
Она повернулась к нему:
– Не смей о ней говорить.
– Послушай. – Он опустил глаза в пол. – Я никогда в жизни нигде не побеждал, ты ведь знаешь. Поэтому это было для меня так важно. Я хочу сказать, что понимаю, почему ты злишься, но попытайся и ты понять меня…
Она вздёрнула подбородок и сказала:
– Отношения, дорогой, хрупкая штука. Их легко разрушить.
– Пожалуйста, – сказал он, – пожалуйста.
Обжигающие слова, крики заклокотали в груди и подкатили к горлу, но миссис Эпплби спокойно вытерла руки о вафельное полотенце.
– Думаю, будет лучше, если мы какое-то время поспим в разных комнатах.
Он побледнел. Кивнул:
– Простыню мне дашь?
– Возьми ту, что с розовыми цветами.
* * *
Дверь в парадную её дома была приоткрыта, а на улице стояли два мягких кресла – кто-то съезжал. Миссис Эпплби не обернулась, чтобы посмотреть, идёт ли ещё за ней бумажный человек, но, когда она ступила на лестничную площадку, то снизу, из вестибюля, донёсся шорох, словно кто-то складывал газету.
«Может быть, они учатся», – подумала она. Может быть, он учился. Ей было проще думать о существе как о «нём» – так ситуация приобретала хотя бы видимость нормальности.
Она поняла, что стискивает рукой перила, отпустила их и спешно поднялась по лестнице. В магазине всё казалось по-другому, ведь там и на улице вокруг были люди. Она захлопнула дверь квартиры и прислонилась к ней, тяжело дыша.
Прислушалась.
Ничего. Тишина.
Затем послышался тихий шелест, и она затаила дыхание. Шелест приближался. Три, может быть, четыре метра, два, один.
Он стоял по ту сторону двери, она была в этом уверена. Она могла впустить его – или пойти на кухню и выпить вечернюю чашку чая, зная, что он скорее всего стоит на лестнице, давая соседям повод для сплетен.
Когда она потянула за дверную ручку, он стоял там, руки по швам.
– Прошу, – сказала миссис Эпплби и жестом пригласила его войти.
Прихрамывая, он прошёл мимо неё. На его спине были надписи, чернильные каракули, размашисто намалёванные поверх сложенной бумаги: «Пит любит Мэри», «Я – чудовище из Бредонгетто», «Спасибо за раздельный сбор мусора», «МНЕ НУЖНА ТВОЯ БУМАГА». Кто-то особо одарённый даже налепил на него объявление о сдаче комнаты, но мысли миссис Эпплби занимала лишь его голова. На ней виднелось нечто неожиданное – уголок на удивление знакомой газеты.
«Дэниел». Она сжала кулаки, отгоняя от себя эту мысль и возводя вокруг неё стены. Она попыталась вспомнить лондонский адрес Прю, мысленно перечислить вчерашний список покупок из продуктового магазина – что угодно, лишь бы избежать мыслей о Дэниеле.
На кухне она поставила чайник на плиту. Бумажный человек остановился у стола и стоял там, пока она расставляла на чайном подносе две чашки, блюдца и сахарницу. Скупые, ритмичные движения – очередное упражнение в тщетности. «Газета, – думала миссис Эпплби. – Неужели это та самая газета?»
Звякнул фарфор, и она сказала:
– Не стой, присаживайся.
Разговаривать с бумажным человеком, воображая, что он настоящий, становилось проще. Но он, конечно же, не отреагировал – ей пришлось выдвинуть ему стул и похлопать по мягкому зелёному сиденью.
Он сел. Голова, или её подобие, теперь оказалась в нескольких дюймах от миссис Эпплби. Она наклонилась вперёд, уперев руки в колени. Когда она нашла то, что искала, то ахнула. Обошла стол. Снова остановилась рядом с ним, кусая ногти.
– Послушай, – сказала она, – послушай, я просто посмотрю, хорошо?
Ответа она не ожидала, и его не последовало.
– Ладно, – выдох. – Ладно. Начнём.
Там, где могла бы находиться человеческая щека, оттопыривался уголок газетной страницы. Она потянула за него, и сложенный кусок распрямился, открыв часть заголовка – «Вниз по реке…» – под фрагментом чёрно-белой фотографии.
Бумажный человек дёрнулся, и пронзительный свист заставил миссис Эпплби отдёрнуть руку. Сердце бешено колотилось; потребовалось несколько секунд, чтобы шум моря в ушах стих и она поняла, что звук издавал чайник, оставленный на плите.
Тяжело дыша, она онемевшими руками налила бурлящую воду поверх чайных листьев.
В тишине, потягивая чай, обжигавший ей язык, она не могла оторвать взгляд от края газеты, теперь свисавшего с его головы.
