– Мы что, даже в отпуске будем говорить о гитаре? – сказала Кэтрин.
Он посмотрел на неё:
– Ладно, ты выбирай тему.
– Уже выбрала. – Она отвела взгляд. – Тебе было неинтересно.
Эрик подумал:
«А тебе самой интересно?»
– Кстати, я кое-что тебе купила. Небольшой предрождественский подарок. – Она потянулась к сумке.
– Шлёпанцы?
– Мужские эспарденьи. Мне они показались необычными. Сможешь носить их даже в помещении – надеюсь, мне всё-таки удастся уговорить тебя не ходить по дому босиком.
Эрик сказал:
– Ты, как всегда, практична.
– Что? Подожди, я поняла. Тебе вчерашнего было мало?
– Вчерашнего?
– Не могу поверить, что ты до сих пор не извинился.
– За что?
Она фыркнула:
– Ты знаешь, за что. За кафе.
– Я не сказал ничего плохого. Тебе и правда стоит следить за давлением.
– Дело не в том, что ты сказал, а в том, как ты это сказал. Да, в последнее время я часто устаю…
– Вот и сказывается твоё повышенное давление.
– Мне стоило догадаться, что извинений ждать не приходится.
Эрик вспомнил парочку в кафе, очевидный мезальянс, и подумал, что люди могут быть противоположностями друг друга не только внешне.
Ему захотелось поговорить об этом с Кэтрин, объяснить, но он не смог придумать, как сделать это, не причинив ей боли. Вместо этого он сказал:
– Прости меня.
Она шлёпнула туфлями ему по груди.
– Может быть. Но не сегодня. Наслаждайся остатком вечера в одиночестве, дорогой.
* * *
В канун Рождества она сказала:
– Я хочу пройтись по магазинам.
– Давай встретимся у Пуэрта-дель-Соль в три, – сказал он. – Я зарезервировал нам столик. В том кафе, где мы были позавчера, помнишь?
– Почему бы тебе не надеть твои новые эспарденьи?
– В декабре?
– Снаружи жарко, погода скорее осенняя, чем зимняя. Мы же в Испании, дорогой.
Закрыв за ней дверь, он выкатил из-под шкафа свой чемодан. Внутрь отправились айпад, зубная щётка, электробритва, одеколон. За ними последовали его рубашки, джинсы, носки и семейки.
Когда пришёл черёд эспардений, он помедлил. Ему пришлось напомнить себе, что он никому не причинял вреда, что этот путь – самый лучший и что у него остался последний шанс воспользоваться этой возможностью.
Осторожно, словно держа в руках нечто живое, он положил её подарок в мусорное ведро под столом.
– Конечно же, нужно подготовиться, – говорил ему Хосе. – Супружеские пары сначала разводятся, выселяются из совместного жилья. Родственников предупреждают о решении разойтись, чтобы они потом не задавали вопросов.
Эрик вспомнил, что владелец кафе сказал о судьбе. В течение следующих двух месяцев он и Кэтрин всё равно не будут жить под одной крышей. Его родители умерли, а её будут очень даже рады, если больше никогда о нём не услышат.
– А что насчёт общих друзей? – сказал он тогда Хосе.
– Люди – странные создания, сеньор Летерье. Друзья, говорите? Представьте, что вы дружите с парочкой – назовём их, к примеру, Джек и Джилл. Однажды вы звоните Джилл. «Как дела у Джека?» – спрашиваете вы, и она отвечает: «У какого ещё Джека?»
– Ладно, я бы, наверное, подумал, что между ними что-то произошло.
– И стали бы вы её об этом расспрашивать?
– Из соображений приличия, думаю, нет.
Внизу, на стойке регистрации, Эрик вернул ключи, оплатил счёт и забронировал другую комнату.
* * *
Один шаг, два, три. Стол уже так близко, что стоит протянуть руку, и он сможет провести пальцем по узорам на дереве.
Когда Эрик опустился на стул, ничего не изменилось, но всё же казалось, что он вошёл в другой мир. У него закружилась голова, а затем к горлу подкатила тошнота.
«Неважно, это неважно, я принял верное решение».
Кэтрин положила подбородок на сцепленные пальцы и посмотрела в окно на противоположную сторону улицы, на готическую церковь, окружённую елями, как часовыми. Шпилями и витражами она напомнила Эрику церковь, в которую он ходил в детстве, в Першоре; он удивился, что не заметил сходства в прошлый раз, когда был в кафе. Худой официант наклонился к ним с коробком спичек, и на чайной свече в керамическом подсвечнике с двумя северными оленями заплясал огонёк.
– Эспарденьи были бы здесь очень даже к месту.
Эрик промолчал.
– Эй, ты расстроен, что мы уезжаем? – Она похлопала его по руке. – Мы заберём с собой частичку Мадрида. Мы будем лежать ночью в постели, смотреть на занавески и вспоминать это Рождество. А в следующем году мы…
На миг что-то сдавило ему грудь, и онемение вошло в кончики пальцев, прижалось к лёгким, засело в губах. Неужели он совершал ошибку? «Это не любовь, – напомнил он себе, – не любовь, а остаточное явление, привычка. Дом – это привычка». И через час, даже меньше, всё то неудобство, что он испытывал, все равно исчезнет: они оба забудут.
– Ты заметил, ты наверняка заметил, – сказала Кэтрин, – что в последнее время я по-другому себя чувствую.
– Хммм?
– Я не хотела говорить тебе, пока не убедилась в этом точно. Я беременна. Скоро у нас будет малыш.
Понадобилось несколько секунд, чтобы до него дошёл смысл её слов. Затем комната дрогнула, и перед Эриком словно замелькали неподвижные фотографии всего, что было вокруг. За окном двое мужчин вешают огромную гирлянду над дверью церкви. Их фотографирует женщина в джинсах. В кафе пожилая пара кормит со стола крошечного пуделя; молодой человек в костюме складывает газету, которая кажется больше его самого; парень спит под вешалками, прислонившись спиной к стене.
– Повтори, пожалуйста, – сказал Эрик.
– Малыш, – сказала Кэтрин. – Скоро нас будет трое. Поэтому я и завела разговор о цвете стен, помнишь? Я подумала, что в детской охра будет очень хорошо смотреться. – Она замолчала. – Ты ничего не хочешь сказать?
– Конечно, – не думая, ответил он. – Конечно. Это здорово.
– Я так рада, Эрик. Чтобы ты знал, все симптомы уже на месте – я постоянно бегаю в туалет. Кстати, я вернусь к тебе через минуту.
– Нет! – Он схватил её за руку. – Нет, пожалуйста, сиди.
«Дурак, дурак, дурак, – пульсировало в его голове. – Вот почему она так себя вела, она нервничала, не знала, как тебе сказать, она переживала».
Кэтрин неверно истолковала его жест.
– Послушай, я понимаю, ты взволнован, но я отойду всего на…
