Улыбка в его воображении была улыбкой Эвелин.
«Чёрт».
– Вы живёте одна? – написал он.
– Развелась пять лет назад. А родителей потеряла в конце холодной войны. Они были в командировке прямо на границе, когда Рейган возвёл Купол.
Анджей поймал себя на том, что вопреки логике надеется, что она не спросит о его собственном семейном положении.
И, возможно, она всё-таки собиралась это сделать, поскольку начала писать:
– А вы… – но затем ручка замерла на середине предложения.
Он подождал. Сжал её руку, но она стряхнула его. Он изучал рисунок её вен и пытался вообразить, как она выглядит – со вздёрнутым, как её завитушки, носом – и как солнце играет в её терракотовых волосах. Что случилось? Его разум ответил: а что могло случиться? Возможно, вещество на её стороне было токсичным. Или, возможно, она решила, что ей незачем с ним разговаривать.
Анджей снова подошёл к окну. Далёкая дымка была однородной, но он пытался представить себе, как горизонт изгибается, переходя в очертания Купола – серого нарыва, который охватывал территорию от Смоленска до Уральских гор. Ручка всё ещё была в его руке, и он начал рисовать – прямо на подоконнике.
Стук по стене вывел его из оцепенения.
– Извините. Мне нужно было сосредоточиться. Я включила телевизор, когда пришла домой. Сейчас они транслируют срочные новости, только я ни черта не слышу. Телевизор в гостиной, а я на кухне. И у меня море в ушах.
– Наверное, ещё будет повтор. Просто успокойтесь.
– Не могу. Хотела бы я быть такой же спокойной, как вы, но не могу.
Анджей рассмеялся. Спокойный. Уверенный. Может быть, в другой жизни.
– Что вы делаете, чтобы расслабиться? – написал он.
– Я рисую. Я художница.
Он помедлил.
– Я тоже хотел рисовать. Но у меня нет способностей.
– Конечно же, есть. Я чувствую вашу руку.
– Ваг Гог из меня никудышный.
– Я вам покажу. Давайте поменяемся местами? Теперь я вас поведу.
Это было похоже на удар током – обратный контакт, её ладонь на тыльной стороне его. Она провела вместе с ним линию, пуповину ещё не определившегося изображения, и уже через мгновение они рисовали вместе.
Кривая, замкнувшаяся внизу. Ещё одна, начавшаяся почти в той же точке. Собачьи лапы.
– Спасибо вам. Мне уже лучше. Как получилось? – написала она, но он лишь смотрел на их рисунок. Собака – половина его наброска для Краковской академии. Каким-то чудом мысли двух людей, разделённых тысячью километров, сошлись.
– Я же вам говорила, что вы умеете рисовать.
Он не знал, что ответить. Анджей что-то почувствовал, пока она водила его рукой, словно он вспоминал давно позабытый навык. Ощущение было чудесным. Возможно, Платон был прав, и познание на самом деле было припоминанием. И, возможно, когда-нибудь он сможет повторить то, что она ему показала.
– Боже, – написала она, – теперь я услышала. Кажется, они увеличили громкость в студии. Ведущий всё повторяет, что если кто-то соприкоснулся с «перемещающим веществом», то им нужно задержать дыхание до тех пор, пока в организме не накопится достаточно углекислого газа.
«Ну конечно», – подумал Анджей. Телепортация – должно быть, русские проводили исследования, чтобы покинуть Купол, чтобы повернуть вспять последние два десятилетия. Поэкспериментируйте с чем-то под названием «перемещающее вещество» в лаборатории, и несколько образцов наверняка всплывут в неожиданных местах.
Вены на руках женщины пульсировали.
– Мне страшно. Если я задержу дыхание, то могу потерять сознание. Я точно его потеряю, я уже чувствую.
Анджей покатал ручку между пальцев.
– Всё хорошо. Я рядом. Я протолкну тебя сквозь стену.
Забавно, он с самого начала сдерживался, стараясь экономить слова, но сейчас заметил, что обведение занимало не так много времени – или же они оба просто привыкли к тому, как разворачивался их странный разговор.
– Мне страшно.
– Не бойся. Всё будет хорошо, я о тебе позабочусь.
– Ты когда-нибудь мечтал о другой жизни?
Анджей не ответил. Он снова посмотрел в окно и написал:
– Расскажи мне о своём городе.
– Здесь всё ещё красиво. Теперь у нас вместо солнца органические лампы – жаль только, что они такие бледные. Но иногда сквозь дверь старой церкви вниз по улице пробивается свет. Думаю, у них ещё остались свечи, и свет такой же жёлтый и тёплый, каким я помню солнце.
Это мог быть его дом, его город, но за целую вселенную отсюда; чудо рождения – кто-то явился в этот мир по одну сторону занавеса, кто-то – по другую. Пространство не имело значения и повторяло само себя, пока из его складок не возникали похожие дома и церкви, а в них – то же одиночество, та же надежда, та же тоска.
– Задержи дыхание.
Когда её рука обмякла, он ещё секунду подержал её. Затем легонько толкнул.
* * *
Мужчина сидел в пустой комнате. Рядом с диваном стояла бежевая картонная коробка, наполовину скрытая тенями, тянувшимися по полу и стенам.
Зазвонил телефон.
– Привет, это снова я. Вечера здесь – это что-то! Джозефина свозила нас на ужин в австрийскую пивную, и, кажется, я съела больше, чем ем за месяц. Ты подумал насчёт Альп? Мы можем прилететь сюда в середине декабря. Если я забронирую комнаты завтра или послезавтра, мы ещё успеем. Сможем воспользоваться той скидкой.
Мужчина молчал, глядя на рисунок собаки. Затем отложил телефон, который продолжал говорить, коснулся карандашом бумаги и начал рисовать мальчика.
Забыть Мадрид
Женщина не страдала деменцией, в этом Эрик Летерье не сомневался. С болезнью он был знаком – она сожрала его деда, начисто стерев память старика так, что тот перестал узнавать своих близких, а потом и самого себя. Процесс был медленный, сродни коррозии, и совсем не походил на то, что произошло прямо сейчас в двух столиках от Эрика.
Женщина сказала:
– Мой кошелёк, почему у вас мой кошелёк? И кто вы вообще такой?
Минуту назад она разговаривала со своим спутником, они держались за руки, хотя и недолго. Возможно, муж, возможно, любовник, она явно давно его знала… но, когда встала из-за стола, больше не помнила.
Ей было самое большее тридцать пять, под зелёными глазами только начали появляться мешки, придавая её красоте усталый вид. Мужчина в лиловом костюме выглядел по меньшей мере на десяток лет старше, его продолговатое лицо с острыми чертами торчало из воротника рубашки, как из черепашьего панциря.
Он протягивал ей кошелёк, видимо, позабытый, когда она встала, однако сам походил на марионетку, застывшую на середине движения, – удивлённо таращился на собственную руку, явно не зная, что делать.
