Даже если он сам не заслуживал второго шанса, его заслуживала Маргарет.
Мужчина изучающе посмотрел на него сквозь очки в роговой оправе и повторил сумму.
– Загадаете джинну своё желание. Дальше он начнёт нести всякую чушь.
– Чушь?
– Чушь. Не важно. Как только он делает паузу, вы отвечаете утвердительно.
– Что значит, «отвечаю»?
Вздох.
– Он что-то будет говорить. Когда остановится, вы скажете: «Да, замечательно».
– То есть вы хотите сказать, он будет со мной разговаривать?
– Он будет нести бред. – Мужчина повертел в руках гамбургер. – А они не такие вкусные, когда холодные.
Эндрю ждал.
– Слушайте, джинн несёт всякий бред, ладно? Никто не знает, почему. Всем всё равно. Мы только знаем, что отвечать нужно утвердительно.
– А что, если я скажу ему «нет»?
Его удостоили ещё одним взглядом из-под очков.
– Ну что ж, за услугу вы уже заплатили.
Он и правда заплатил. Всю годовую премию.
– В смысле… – Мужчина смял фольгу в шарик. – Можете, конечно, попробовать.
На этом его вводная завершилась.
Что-то сухое хрустнуло под ботинком Эндрю, и в тот же миг джинн распахнул рот и закашлялся. Выглядело это настолько по-человечески, – просто и обыденно, как обесцвеченный дневной свет, проникавший через прозрачные панели на крыше склада, – что Эндрю споткнулся и взмахнул руками, чтобы не упасть.
Два алмаза под веками провернулись слева направо и остановились, глядя на него.
Холод пополз по спине. «Ну всё, пора, – сказал он сам себе. – Давай, выкладывай своё желание». Но вместо этого в голове теснились мысли о подгоревшем омлете, который он ел за завтраком, и радиослоган, который он подслушал в автобусе: «Первый. Лучший. В прямом эфире». Первый. Второй шанс.
Он вытащил открытку из нагрудного кармана и попытался представить, как акварельное солнце греет ему пальцы. То бунгало на картинке – в его воображении на переднем крыльце стояли они с Маргарет.
– Лаго… – он прочистил горло. – Лагоа. Я хочу деньги, чтобы купить домик на португальском побережье. Я хочу… – Он сказал, сколько.
Тишина качнулась, разлилась, надавила на барабанные перепонки… а затем, без предупреждения, лопнула раскатистым басом:
– Холодный виноград поутру.
– Прошу прощения? – сказал Эндрю.
Тишина. Замершие радужки.
– Ладно. Холодный виноград, понял, – что ему говорил тот мужчина? «Отвечать утвердительно?» – Да… Виноград вкусный, да.
– Солнце пробивается сквозь облака.
– Прекрасно.
– Сильный ветер. Ураган.
Эндрю провёл кончиком языка по губе. Он ни в коей мере не считал ураган чем-то хорошим, но, возможно, если рассматривать его как силу природы…
– Замечательно, – сказал он. – Ураган это… здорово.
– Цунами.
– Цунами… Цунами – тоже чудесно.
– Разрушенные дома, утопленники, сломанная домашняя утварь под водой.
«Вот чёрт».
Где-то над головой прогрохотал самолёт.
Эндрю глянул назад, на дверь приёмной. Рядом с ней, в окне из непрозрачного стекла, виднелись неясные очертания и цвета. Тот мужчина всё ещё сидел там? Или вышел в туалет? Или покурить?
«Что, чёрт возьми, я должен ответить на это?» – хотел спросить у него Эндрю. Впрочем, парень ему уже всё сказал.
Лагоа. Пляж. Маргарет.
– Это здорово, – сказал Эндрю.
– Сожжённые города. Опалённая плоть.
Он вонзил ногти в ладони. «Всё это слова, просто слова».
– Замечательно.
– Люди, страдающие от повреждений нервной системы. Повреждений мышц.
Эндрю не расслышал свой собственный ответ.
Гора плоти в середине склада помедлила. Пухлые губы приоткрылись и сложились в нечто, что на человеческом лице можно было бы принять за улыбку.
– Девочка в детской больнице Санта-Фе, в синей палате за дверью № 27, умирающая от меланомы.
Эндрю ахнул и уставился на джинна.
* * *
Единоутробные улицы, безликий бетон под ногами, дома под графитовыми тучами, дверь, сломанный лифт, ещё дверь. Он дома.
Эндрю наклонился, чтобы развязать шнурки, но снова выпрямился, побоявшись, что его стошнит.
– Ты сегодня припозднился, – донёсся из гостиной голос Маргарет. Он не ответил и, спотыкаясь, пошёл на кухню.
Кружка с кофе, который он не успел допить утром, всё ещё стояла на столе. Вечер просачивался в окна, превращая клеёнку и магниты на холодильнике в улики, с упрёком смотревшие со старой плёнки. «Где ты был? Что натворил?» Эндрю сел и сдавил левое запястье, чтобы унять дрожь в руках.
Лёгкие шаги у него за спиной. Маргарет встала в дверном проёме.
– Привет. Что-то случилось?
– Ничего, – сказал он, глядя перед собой. – Ничего необычного.
– Ладно, не хочешь говорить – не нужно. Я заварю чаю, если не возражаешь.
Щелчок крышки чайника, журчание воды, мягкий стук о конфорку. Звуки окутывали его, позволяя мыслям течь дальше. Дрожь стихла.
Он сказал:
– Знаешь, иногда говорят, что слова… Слова материальны.
– Некоторые, да. Если и дальше будешь сидеть букой, то тебе прилетит поцелуй от сковородки – вот это точно будет материально.
Он поднял на неё глаза – Маргарет смотрела на него, прислонившись к плите и ухмыляясь. «Шутки деградируют вместе с жизнью», – подумал Эндрю. Когда они только встретились, то смеялись над юморесками из Монти Пайтона.
– Что происходит, Эндрю?
Он облизнул губы.
– Ты не знаешь, есть ли в Санта-Фе детская больница?
– Боже. Что на тебя сегодня нашло? Откуда мне это знать?
– Санта-Фе… Это же на границе с Мексикой, да?
Маргарет вздохнула и повернулась к свистящему чайнику.
– Санта-Фе находится на севере Нью-Мексико. Ни разу не рядом с границей. А есть ли у них там детская больница… кто знает. Может, и есть.
Она поставила перед ним ещё одну кружку, и он вдохнул горьковатый пар от чая.
Когда она села за стол напротив него, он схватил её за руку.
– Забудь. Всё будет хорошо. У нас всё будет хорошо, и это главное.
– Что происходит?
– Жизнь происходит, – сказал он.
– Что случилось? Эндрю, ты что – мне изменил?
