Он посмотрел, как она подошла к Эйдану и остальным, затем развернулся и направился обратно в замок.
2
Бриэль ошиблась.
Они пришли за ним ночью, и они не особенно церемонились. Сон, в котором Шэй срезал гнилые лозы винограда, оборвался, когда он выплюнул запёкшуюся пыль от тряпок, которые кто-то пытался запихнуть ему в рот. Он моргнул: человек – или люди – стояли за масляной лампой, раскачивавшейся в размытом калейдоскопе. Тьма протянула руки, стащившие его с кровати. Он попытался вывернуться, но держали его крепко.
Он лягнул вслепую; густой мужской баритон выругался, и его правая рука освободилась.
Его кулак наткнулся на что-то мягкое, вероятно, кишки того парня. Раздались сдавленный стон и снова ругань, но в тот же миг, словно откликнувшись на чужую боль, солнечное сплетение Шэя вспыхнуло, и мир потонул в белых искрах.
Больше насилия не последовало; должно быть, им отдали приказ не оставлять следов. Они просто выкрутили ему руки за спину и выволокли из покоев.
В таком положении Шэй мог видеть только плиты пола, но это было неважно – он догадывался, куда они направляются.
Вниз, вверх, вверх, вниз, по коридору.
Распахнулась дверь, и свет обжёг глаза. Двое мужчин, державших его за руки, – он всё ещё был не уверен, но, похоже, к нему подослали троих, двух нападавших и того, который отвечал за масляную лампу, – заставили его встать на колени.
Перед его плывущим взглядом показались ноги, торчавшие из-под ночной рубашки, похожие на расписанные варикозом палки, а затем и всё остальное – герцог сидел на краю огромной кровати под балдахином, расшитым фигурами с мечами и вилами.
– Эшкрофт, – сказал он. – Эшкрофт.
Он выглядел спокойно, даже более собранно, чем обычно – сосредоточенные паучьи глаза, руки, вцепившиеся в колени так, словно они в них вросли, – но, похоже, не мог выдавить из себя больше одного слова.
– Эшкрофт.
Она тоже была тут, в своём длинном чёрном платье – смотрела из окна, откуда вряд ли было видно что-то, кроме факелов во внутреннем дворе. Шэй вспомнил жёлтую комнату, как тогда она казалась такой же отстранённой от всего, что происходило вокруг.
– Лена, – сказал он, и солнечное сплетение снова взорвалось.
Она не повернула головы.
– Почему бы вам не заткнуться ради разнообразия? – Рука герцога ожила, и он провёл ею по бесцветным губам. – Знаете, я догадывался, что между вами что-то произошло, Эшкрофт. И всё же я надеялся, что здравый смысл возобладает, – забыл, что люди всегда находят способ меня разочаровать.
– Простите, что не оправдал ваших надежд.
Краем зрения он увидел, как мужчина справа заносит кулак, но герцог состроил пренебрежительную гримасу:
– Оставь его. Поздновато для сожалений, Эшкрофт, искренних или нет.
– Троньте меня, и вам придётся чертовски долго объясняться перед Дэлин.
– Да неужели? – Герцог пригладил волосы, словно готовясь к утреннему туалету. – Вспомните, когда вы сюда заявились, вы даже не знали об устройствах дракири… Когда я говорю моим людям сохранить что-то в тайне, они слушаются. Они преданы мне. Вот что даёт достойное руководство.
Шэй усмехнулся.
– Только посмотрите на него, – сказал герцог. – Посмотри на него, Лена. Непокорный до самого конца. Я сказал, посмотри на него!
Лена не шелохнулась – напротив, она замерла на месте, превратившись в статую.
– Ладно. – Ладонь герцога снова прошлась по губам, утирая слюну. – Есть у меня парочка идей, как с вами поступить, Эшкрофт. Обе просто чудесны, каждая по-своему. Первая: мы отведём вас в подвал и накинем вам на шею петлю. Или вторая, – он подался вперёд, – эти прекрасные господа вас кастрируют.
Шэй почувствовал, как кровь отхлынула от лица. Стены ожили, изгибаясь вокруг него, превратились в огромные холодные пальцы. Комната содрогнулась.
– На ваш выбор, – сказал герцог.
– Лена. – Шэй попытался встать, но руки грубо толкнули его обратно. – Лена. Посмотри на меня.
«Посмотри на меня». Небольшое движение, едва заметное: она впилась ногтями в ладони.
– Так что вы решили, Эшкрофт?
– Ваша светлость, – сказал мужчина-баритон. – Мы с моими ребятами готовы сделать и то и другое.
Лицо над ночной рубашкой просветлело, и Шэй впервые после жёлтой комнаты увидел, как на нём отразилось что-то помимо гнева или раздражения.
– Какая чудесная мысль, – сказал герцог. – Боже. Просто замечательная. Стяните с него штаны.
«У меня осталось несколько секунд. Если я брошусь на пол…»
Входная дверь скрипнула, и послышался голос:
– Ваша светлость.
Герцог вздрогнул от неожиданности. На миг давление на плечо Шэя ослабло.
«…то смогу сделать подсечку одному из этих подонков».
Он рухнул на каменные плиты, перекатился и впечатал сапог в колено парня слева – тот коротко вскрикнул. В быстрой последовательности Шэй увидел лицо Эйдана в дверях, балдахин над кроватью герцога, костяшки медвежьего кулака.
Когда комната перестала раскачиваться, он и Эйдан стояли на коленях рядом друг с другом.
– Только свидетеля нам и не хватало, – сказал герцог. – Какого чёрта вы здесь делаете?
– Ваша светлость, я лишь хотел поговорить, – сказал Эйдан.
– Что ж, хуже уже не будет. – Старик повращал запястьем, словно думая, не приложить ли его между рёбер. – Давайте послушаем. Что вы хотели сказать?
– Ваша светлость, прежде чем вы сделаете что-либо непоправимое, вам стоит кое-что узнать об этой женщине дракири. Она не та, за кого себя выдаёт.
– То есть?
– Она стоит за попытками диверсии на башне.
«Это ещё что за ерунда?» – Но тут Шэй взглянул на Лену. Она больше не выглядела бесстрастной, или отрешённой, или пытающейся что-то сдержать. Она шагнула в сторону от окна, не сводя глаз с Эйдана.
– Очень забавно, – сказал герцог. – Очень, очень забавно. Не было никаких попыток диверсии, милорд, Эшкрофт лично это доказал. Наши рабочие просто не смогли управиться с устройствами.
– Лорд Эшкрофт предположил, что проблема заключалась в недостаточной квалификации рабочих. И теория была хорошей, но лишь отчасти верной.
– Продолжайте.
– Она воспользовалась вами, ваша светлость, чтобы получить доступ к башне. У меня есть доказательства. Мои люди задержали остальных диверсантов – её товарищей.
Его люди? «Колм? Или он подкупил кого-то ещё?»
Лена перевела взгляд с Эйдана на герцога, затем куда-то Шэю за спину, затем на Шэя, и в её глазах было всё: боль, сожаление, может быть, даже что-то большее. И он снова разрывался надвое: одна часть ощутила злорадство по отношению к той, которая втравила его в эту ситуацию.
