Затем он снова взглянул на ангела, на оливковую ветвь, протянутую охотнику. «Картины – ложь. Они застыли во времени, но ничто не стоит на месте, всё движется и стремится к своей далёкой цели».
– Мне нужно уехать на неделю, – сказал он. – Давай поговорим снова, когда я вернусь.
3
Он услышал свою сестру до того, как увидел её, – точнее, услышал ропот толпы, доносившийся с площади Солнца. Шэй ждал Лену ещё утром, но, должно быть, её что-то задержало. Было уже поздно. Вечер втиснулся в щели черепицы и запёкся на ней коркой, такой же золотистой и терракотовой, как ягоды в винограднике у них дома.
Он отвернулся от улицы и нырнул обратно в полумрак мастерской. В этот час помещение напоминало ему брюхо какого-то огромного корабля; тени очерчивали колёса, подвешенные к потолку, и тянувшиеся между ними верёвки.
– Дэнни!
Единственный человек, который всё ещё работал, поднял голову от песочно-желтого шкафчика.
– Она подъезжает. Пора.
Дэнни соображал немного туго. Он был доброжелательным, добросовестным, трудолюбивым, но медленным. Прошло несколько секунд, прежде чем он кивнул, вытер руки о фартук и вышел за Шэем наружу.
Ропот: судя по тому, как разносился звук, в двух улицах от них.
Деревянная телега, выкатившись на площадь и остановившись перед мастерской, приволокла за собой с дюжину зевак, похожих на стайку утят, семенящих за матерью. Лена восседала на груде чего-то большого, тёмного, яйцевидной формы.
Сияя, она помахала Шэю.
– Только посмотри на это, братец!
На мгновение для него она превратилась в девочку, с которой он играл в прятки в винограднике, и он понял, что уже улыбается ей в ответ. Шэй взял её за руку и помог спуститься на землю.
– Ты одна, сестрёнка?
– Да, а что? – Она отряхнула штаны.
– Представление окончено, – сказал он, выбрав глазами самую высокую фигуру в толпе – женщину в льняном чепчике. Затем обратился к Лене: – Я думал мы договорились, что ты приведёшь кого-нибудь из дракири, чтобы нам помочь.
– Ты что, боишься пары цветочков?
– Цветочков?
– «Тюльпанов». – Лена похлопала одну из тёмных штуковин на телеге. – Они ведь похожи на тюльпаны, как думаешь?
– Не уверен. По-моему, больше на яйца.
– Подожди, пока они расцветут.
– Так ты знаешь, как с ними управляться?
– Конечно, – сказала она. – И если я чего-то не знаю, мы разберёмся в этом вместе.
Он помедлил, внимательно посмотрел на неё, на устройства.
– Ладно. Давай тогда их разгружать. Дэнни, ты не мог бы…
– Не нужно. – Лена повернулась и коснулась клапана на поверхности «тюльпана».
Другой рукой она легонько толкнула рычаг. Оба движения казались естественными, лёгкими, как будто она ткала или перебирала струны арфы.
Тёмное яйцо зажужжало и поднялось в воздух, подобно гигантскому шмелю, и всё ещё остававшиеся на площади люди разом ахнули.
– А потом можно сделать… вот так. – Она протянула руку и хлопнула парящую штуку по боку, отправив её по воздуху к Шэю. – Лови его, братец! Дэнни, лови! Ловите!
Лена хохотала, а они бежали – или, в случае Дэнни, ковыляли – за устройством дракири, направившимся в сторону глухого переулка.
4
– Сейчас, – сказал Шэй. – Ещё два холма, и мы её увидим.
«Место, где река встречается с землёй, где склон, как ложкой, зачерпывает солнечный мёд и игрушечные белые лодки скользят по волнам».
Он не знал, кому это говорил – уж точно не хладнокровному молчанию, сидевшему за столиком напротив него.
Эйдан выудил кусок мяса из своей тарелки, не сводя глаз с окна воздушного челнока. Чёрные перчатки он не снимал даже во время еды.
В ресторане находилась ещё одна пассажирка – пожилая леди с крупными жилистыми руками. Несмотря на то что она держала вилку, казалось, она ничего не ест – всякий раз, когда Шэй переводил на неё взгляд, это была всё та же поза, та же опущенная голова, словно она начала движение, но не смогла закончить его.
– Похоже, вас что-то беспокоит, – сказал Эйдан. – Я могу поинтересоваться, что?
Его недавние слова эхом раздались в голове Шэя: «Боюсь, нам придётся избавиться от Патрика».
– Почему вы спрашиваете?
– Потому что нас объединяет общая цель, и я не хочу, чтобы что-то поставило её под угрозу. И потому что я до сих пор ничего не знаю об этой вашей мастерской.
Внизу проплывали залитые солнцем холмы; деревья на таком расстоянии превращались в позолоченный мех.
– Мускусная долина – мой дом, – сказал Шэй.
– Ладно, не рассказывайте. – Эйдан сложил свою салфетку. – Вы, похоже, решительно не желаете, чтобы я вам помогал.
– Что вы хотите услышать? Послушайте, когда я убеждал герцога уничтожить устройства дракири, я верил в то, что говорил. Эти штуки опасны. Одним небесам известно, сколькие пострадали на башне, возможно, даже были погибшие. У вас есть информация?
– Нету. Но не то чтобы меня это сильно волновало.
Пожилая леди вздрогнула, как во сне. Вилка звякнула о тарелку, и она наконец начала есть.
– Какого чёрта я вообще делаю? – сказал Шэй. – Везу в Оуэнбег новые устройства.
– Шанс на корону для вас совсем ничего не значит, да? Тогда подумайте вот о чём: если башню не завершить в ближайшие два года, Дума совершит попытку вторжения.
Шэй фыркнул:
– Бросьте, неужели вы один из тех кретинов, что верят, будто в Думе больше страдающих манией величия на единицу населения, чем в любой другой стране?
– Я ни во что не верю. – Эйдан скривил рот, судя по всему, ища в зубах застрявший кусок мяса. – Я знаю. Дума – моя родина, я провёл там первые тринадцать лет жизни. Я знаю, как они думают и что они думают о других странах, о вас.
– Что ж, заняться нам всё равно нечем, так что почему бы вам не попытаться убедить меня, что они – воплощение мирового зла.
– Я расскажу вам одну историю, Шэй. – Эйдан чуть ссутулился в кресле, и одна из чёрных перчаток сжалась в кулак, смяв салфетку. – Мой отец принял решение покинуть страну, когда кронпринц – на тот момент пятнадцатилетний мальчишка, всего на три года старше меня, – принял командование королевским кавалерийским батальоном.
Люди тогда посходили с ума. Вы знаете, как это бывает: народ охватывает восторг, все говорят, что появился новый лидер. Отцу всё сразу стало понятно. Одним утром в конце лета я проснулся и увидел его в окно, на солнце; он обменивался бумагами с каким-то незнакомым мне человеком.
Они пожали руки и разошлись. Когда отец исчез за краем окна, я понял, что через секунду хлопнет дверь, и этот момент был для меня – я понимаю, звучит избито, – это была потеря невинности. Мои сёстры, Мария и Изабель… – Он помолчал. – Мария и Изабель спали в другой комнате. Я помню игрушку – медведя, сидевшего на столе.
