– Это вы хорошо сказали. Готовы их встретить?
– Скорее всего, товарищ Сталин. Вот только кумулятивных снарядов в войсках пока не слишком много.
– Мы в курсе. Исправляем этот перекос. Хорошо, товарищ Соколов. Присаживайтесь.
Тяжелый случай! В этом кабинете я еще ни разу не сидел. Все только стоя, в полной готовности вытянуться в струнку и сказать: «Есть, товарищ Сталин!» Василевский заботливо расстелил карту, которую принес с собой.
– Пять дней назад, утром 28 июля, немецкие войска перешли в наступление на Миусском направлении. В открытой печати об этом не сообщалось. Второго августа, после тяжелых боев, нами оставлен город Ростов-на-Дону, – сказал Сталин.
«Месяц отыграли. И это – здорово!» – подумал я, но меня подвел «внутренний голос».
– А бои-то были? – вырвалось у меня. Тихонько, я этот вопрос, в общем-то, самому себе задал. Но Сталин это услышал.
– Вы правы, комиссар Соколов, боев в городе не было. И даже мосты остались не взорванными. Армия – бежит. А мы вынуждены ваши заскоки на Ленинградском фронте разбирать! – повысил голос Верховный Главнокомандующий.
– А смысл их разбирать? Я – в Москве, с направления и армии меня сняли. На юг нас перебросить невозможно.
– Вот здесь вы ошибаетесь, товарищ Соколов. Ставка учитывала опасность прорыва на южном направлении. И мы использовали в том числе и ваши наработки. Все ваши заявки на комплектование удваивались и направлялись в два адреса: одни под Ленинград, вторые – в Грозный. Тем более что направить большое количество войск в район Ладоги не позволяла железнодорожная сеть. Да и войск там хватало, как выяснилось, так даже с избытком. На участке прорыва обнаружены части и военнослужащие одной немецкой пехотной дивизии.
– Двух, товарищ Сталин. Две – точно.
– Хорошо, двух! Против трех армий РККА.
– Двух, товарищ Сталин. Мою армию – армией назвать можно было только условно. Удалось скомплектовать только артиллерию, в более-менее целостном виде. Полторы дивизии пехоты и три танковых бригады.
– В конечном итоге это сыграло решающую роль, товарищ Соколов. Успех сопутствовал именно вам. Мы вас собирались отозвать в день, когда вы начали наступление на Синявинском направлении. Александр Михайлович попросил двое суток для вас, и оказался полностью прав. Третьи сутки вам дали, чтобы эвакуировать новые танки. Вашу армию мы комплектовали без вас. Правда, выяснилось, что у вас сильно отличается подготовка как отдельного красноармейца, так и командиров всех уровней. Создать что-то подобное у нас не получилось. Этим занимаются, но требуется время. «Потешный городок», как вы это назвали у себя, под Грозным создан, и не один, но обкатку в них войска не прошли. Не было инструкторов. Ваша задача на ближайшие дни: перебросить под Грозный своих инструкторов и начать подготовку 5-й Ударной армии. Не позднее 20–25 августа все пять корпусов армии должны быть приведены в боевую готовность. И последнее, товарищ Соколов. Игнорировать генерала Мерецкова у вас получилось, скорее всего, и генерал Тюленев, в силу своей удаленности от театра боевых действий, тоже оказать своего воздействия на вас не сможет. Но командующий направлением маршал Буденный имеет широчайшие полномочия, большой опыт проведения крупномасштабных операций, и терпеть не может «зазнаек» и «выскочек». Не стоит дразнить его, рука у него тяжелая. Вы меня поняли?
– Абсолютно, товарищ Сталин. Вопрос: одного танка ГАУ и ГАБТУ хватит? Того, который без хода? Тягачи и полуприцепы я и так не отдам.
– Зачем они вам?
– Да так, пошалить. На карте отметки шести танковых дивизий, задействованных на Южном фронте.
– Да, они задействовали две танковые армии: 1-ю и 4-ю.
– Ну, вот для этого. Таких танков у гитлеровцев пока нет. Пусть отражают удары соотечественников.
– Хорошо, – ответил Сталин и сделал какую-то отметку у себя в блокноте. – Планировали передать вам 812 истребителей «аэрокобра», но 512 из них остались в Исландии. Получите только триста. С авиацией – большие проблемы. Фактически ее у нас нет. Обратите особое внимание. Вопросы есть, товарищ Соколов?
– Один, товарищ Сталин. Супругу мою вывезли из-под Гродно, ей в сентябре рожать, живет в казарме в разведшколе в Кратово. Могу я ее поселить в гостинице «Москва»? Там ей будет максимально удобно. За свой счет.
– Александр Михайлович! Возьмите на заметку. Что еще?
– Разрешите идти, товарищ Верховный?
– Удачи, комиссар Соколов. Она вам понадобится.
Вышли из кабинета вместе с Александром Михайловичем. Он – доволен, косвенно – его похвалили, в том числе за то, что точно прочувствовал ситуацию на Волховском. Я его тоже не подвел, во-первых, все приказы принес с собой, ни одной операции, без согласования с ним, не провел, поэтому он обошелся всего одной фразой: Мерецкова решили от дел не отрывать. Да и «батальонные учения» – не тот уровень, чтобы задействовать фронтовое командование. Просто действовать на «своем» участке было невозможно, не было у меня «своих». Я как бы в тылу находился. А какой это тыл, если штаб армии от фронта в шести километрах. И артобстрелы бывали, и бомбили нас немцы регулярно. Но выделенной полосы обороны у меня не было. Вот и приходилось «согласовывать свои действия с другими». Ничего, на пользу пошло.
Мы вернулись в Генеральный Штаб, и мне была предоставлена возможность отправить все радиограммы, которые я посчитал необходимым направить как в свой штаб, так и непосредственно в войска. Изменил задание 844-му полку, приказав двумя машинами вывезти инструкторов школ в Грозный. В Кратово я попасть не успел, приданная Волховским фронтом «шестерка» истребителей уже улетела обратно, мне выделил сопровождение Генштаб. «Своих» истребителей не было, 14-я воздушная армия в состав второй Ударной ничего не передала, так как Журавлев очень обиделся, что ему не достался 844-й транспортный. А распределялись «работяги» только по личному распоряжению Верховного. Я вылетел с Центрального в Моздок. Перед отъездом на аэродром генерал Василевский еще раз напомнил:
– Через голову командующего направлением не прыгать, Семен Михайлович может разрешить все то же самое, что могу разрешить или запретить я. Найдите общий язык с ним, у вас должно получиться это.
– Есть! Сначала лечу к нему, потом в армию, затем в Тбилиси.
– Добро! Действуйте!
Аэродром находился за станицей Терской, на другой стороне Терека. Сесть на левом берегу, где находились самые большие аэродромы и скопление воинских частей, нам почему-то не разрешили. У единственной переправы – громадная очередь из машин, танков, людей. Но даже с воздуха видны позиции орудий ПВО. Над городом барражирует четверка истребителей. С тоской глянул на очередь у моста, времени предстояло потерять море. Местных пропусков у меня нет, московских – тоже. Влип! Но не успел самолет остановить вращение винтов, как у крыла появился бронетранспортер, два «доджа» и «виллис», точнее, «форд» той же модели. Они отличались только тем, что решетка радиатора у «форда» была сварена из прутков и закрывала собой фары, за что у нас ее не слишком любили, тяжело было поставить щелевые накладки, приходилось закрашивать фары краской, оставляя узкую щель. Чуть позже вторая пара фар появилась у них на крыльях, там светомаскировка устанавливалась свободно. Аэродром оказался «штабным». Официально штаб находился в Моздоке, но командующий проживал в станице, там же находился оперативный отдел штаба. А вот тыловые службы занимали то самое здание, на котором до определенного времени висела памятная доска. Потом ее сняли. Того моста, которым сейчас пользуются жители Моздока: рядом с железнодорожным, не было. Была станица Предмостная, левее, если со стороны Терской смотреть. Там, через западную оконечность острова был проложен мост на 50 тонн. К нему от рынка подходила улица братьев Дубининых. Для тех, кто не знает, кто это такие, и путает их с пионером-героем, это изобретатели перегонного куба, с помощью которого довольно долго разделяли светлую и темную части нефти и получали керосин. В городе Моздоке им был установлен памятник, и от него отходила улица их имени. Теперь она носит гордое название «Тупик братьев Дубининых». Прямая перегонка нефти и вправду оказалась тупиком, но даже в годы войны у нас таким образом перерабатывали нефть, получая бензин, соляр, керосин и мазут, кровь моторизованной армии. Гитлер и рванул сюда за этой «кровью». И совершил ту же ошибку, что и в той войне, которую мы знаем. В первую очередь, его интересовала нефть! Даже издал карту, где были обозначены все месторождения Предкавказья. Чтобы быстрее усилить группу армий А, после взятия Ростова они повернули направо, к таманской нефти. Так вывозить ее в Румынию было бы проще. В Плоешти кубом Дубининых уже не пользовались, а использовали разработанный в СССР, но запатентованный в США, метод каталитического крекинга. Можно сколько угодно восхищаться умом и предпринимательской жилкой бывшего генерал-лейтенанта царской армии Ипатьева, но он руководил группой инженеров, занимавшихся этой проблемой в Москве в 20-30-х годах. А когда он выехал для лечения страшного и неизлечимого заболевания из СССР в Германию, то неожиданно для всех немедленно излечился от рака, переместился в США, и, не ведя никаких исследований, быстренько запатентовал каталитический метод и стал миллиардером. Иначе как воровством это и не назвать. Недаром его обратно в СССР не пустили, хоть и просился в конце жизни.
