– Все три модели прошли государственные испытания?
– Да, товарищ Сталин. Кроме того, прошел испытания и принят на вооружение выстрел 53-БП-350М ко всем основным орудиям 76-мм, как дивизионным, так и танковым, снаряды к выстрелам УБЛ-344М для полковых пушек доработаны, бронебойность доведена до 150 мм к нормали.
– А у гранатометов?
– Триста миллиметров и более, товарищ Сталин.
– А почему такая разница?
– Гранаты в полете вращаются с малой угловой скоростью или не вращаются вообще. Это позволяет, по словам Соколова, лучше сфокусировать струю взрыва.
– Так, может быть, уменьшить расход взрывчатки?
– Соколов говорит, что это нецелесообразно, при малой мощности значительно уменьшается «пирофорный эффект», горят танки хуже. Что важно не просто пробить броню, а поразить экипаж, топливо и боеприпасы, вывести танк из строя так, чтобы его восстановить невозможно было.
– Хорошо. Кстати, а почему ни Воронов, ни Соколов, ни ГАУ обо всем этом не доложили лично?
– Соколов передал мне свою докладную записку, так как он не имеет позывного в системе ВЧ и у него нет пропуска в Кремль, а для доклада его не приглашали. Его докладная – в папке. А у генерала Воронова – плановый день пятница, то есть 19-го, через четыре дня.
– Ну, Соколова можно и пригласить, распорядитесь об этом.
– Скорее всего, товарищ Сталин, он уже в воздухе, говорил, что в 22.00 у него вылет с Центрального. Я уточню.
Сталин немного недоуменно пожал плечами, он привык к тому, что, после успешного выполнения его заданий, все стремились попасть в этот кабинет, «за пряниками», но неохотно приходили сюда после проколов. Поэтому Воронова он понимал хорошо, а партизанский комбриг поступил не так, как поступало окружение Верховного. Сталин подошел к углу стола, куда Жуков положил свою папку с докладом, достал оттуда два листа, написанных мелким убористым подчерком. Двадцать четыре пункта, напротив двадцати из которых стояло после прочерка: «Исполнено, запущено в серию». Четыре пункта гласили, что «серийное производство признано нецелесообразным из-за высокой стоимости изделия и большой трудоемкости». Докладная была написана два дня назад. К тому моменту, когда происходил этот разговор, я действительно находился в воздухе.
Мы с Судоплатовым решили, что мне не стоит еще раз мозолить глаза Сталину. Сам не вызывает, значит, личный доклад не требуется. Отговорка у меня имелась: этим бортом улетала последняя группа моих партизан обратно в бригаду. Работать в Москве мне не сильно понравилось: и дергают много, и местных правил и положений многих я попросту не знал, поэтому мог накосорезить здорово. Приходилось постоянно следить за собой, чтобы не ляпнуть что-то лишнее. Ну и была личная причина: соскучился я по гражданке Святославе Ляховской-Соколовой, тем более что она в интересном положении и нуждается в моей защите и опоре. Брак с ней мы зарегистрировали еще в январе. Появилась она в бригаде в июле, она родом из Гродно, до 1940 года проживала в Вильно, работала инженером на заводе «Электрит», и вместе со всем заводом переселилась в Минск. Заводу принадлежал тот самый пионерский лагерь, благодаря которому мы получили кучу имущества и радиодеталей. Она – дочь завхоза, через которого мы с ней и познакомились. Он теперь служит в нашей бригаде. Она – высокая худощавая блондинка, но волосы почти постоянно раньше собирала в такой «конский хвост», причем у нее он действительно напоминает хвост породистой арабской лошади. Походка у нее стремительная, и первое впечатление было, что он еще и раскачивается в такт ее шагам. Заканчивала технологический институт в Варшаве, благодаря ее помощи мы смогли быстро создать радиовзрыватели. Еще немаловажным моментом было то обстоятельство, что она довольно резко отличалась от окружающих и своим внешним видом, и манерами поведения. Она была как бы больше моей современницей, чем жительницей Гродненского района 1941 года. Независимая, имеющая свое мнение, с гордо поднятой головой. Она – белоруска, но сумевшая преодолеть большие препятствия на пути к высшему образованию в панской Польше, и ставшая инженером на частном радиозаводе. И когда завод переводили в Минск, она оставила квартиру в Вильно и переехала в общежитие, вместе с заводом. В августе мечтала въехать в новую квартиру, а тут война. Замужем не была, говорила, что не могла найти подходящую кандидатуру. Польские крови у нее присутствовали, о чем и говорит ее фамилия. Нос с легкой горбинкой весьма характерен для жительниц Западной Белоруссии. Меня вначале она несколько игнорировала, дескать, не по Сеньке шапка, подумаешь, старшина! Но совместная работа над взрывателями, затем я ее привлек к производству боеприпасов и подрывных машинок, в общем, с инженерными кадрами у нас была тоска полная, поэтому ей приходилось, вместе со мной, заниматься практически всем. У нее вначале возник интерес, а затем закрались сомнения: а тот ли я, за кого себя выдаю? Знания мои несколько отличались от легенды, и она, как инженер, прекрасно поняла, что я слишком много знаю для старшины-пограничника. Меня практически раскрыли, но высказала она мне свои сомнения, только став моей женой. Она надеялась, что я в ответ скажу ей правду. Увы! Пришлось ей рассказать выдуманную историю о том, что хотел поступать, много готовился, изобретал, но из органов уволиться не мог и продолжал служить, но работал преподавателем, а не старшиной роты. Это ее успокоило, единственное, что она решила, что я немного гениален.
Девушки здесь все-таки малость попроще, чем в наше время. Они естественнее, мультфильма армянского про поющую рыбу еще не видели, поэтому губы силиконом не накачивают, в грудь его не запихивают, зубы проволокой не выравнивают. Они красивы сами по себе и чище. Но, как показала эта история, надеяться, что проскочит – не стоит, и требуется соблюдать осторожность, в том числе и при общении с противоположным полом, и с «новыми родственниками».
Через четыре дня генерал-армии Воронов, тщательно промокнув вспотевший лоб и поправив жиденькие русые волосы, тяжко вздохнув, потянул ручку двери кабинета Верховного.
– Товарищ Сталин, начальник артиллерии РККА прибыл для планового доклада о состоянии дел. Генерал Воронов.
– Задерживаться с докладом изволите, генерал!
– Нет, товарищ Сталин, все четко по плану, 19 июня, в 23.00.
– Мне доложили, что проведен смотр дивизии нового состава 16 июня, 01.30. Почему не прибыли сразу и зачем отпустили в Гродно старшего майора Соколова?
– Старший майор госбезопасности Соколов мне не подчиняется, он улетел вместе с последней группой своих бойцов, передал мне копию своей докладной записки вам, устно доложил, что отработал по всем пунктам своей программы, и что он убывает в свое соединение. Задачу поставить на вооружение хотя бы одной бригады гранатометы Соколова до 19 июня я и мои подчиненные получили от генерала Жукова. Его мы и пригласили для проверки исполнения 15-го числа. 14 июня из-под Изюма была доставлена самоходная установка «Арт-штурм» последней модификации, из числа подбитых батальоном Осназ НКВД, специально выбирали ту, у которой не поврежден лоб корпуса. Задача оказалась довольно сложной, товарищ Сталин, большинство машин выгорели так, что восстановлению они не подлежат. А эта двигалась задним ходом и наскочила на кумулятивную мину, которая разворотила только кормовое отделение, правда так, что ее не восстановить. Тем не менее ее смогли вытащить и доставить в Москву. Вот результаты ее обстрела в лобовую проекцию, – генерал передал Сталину несколько листов и пачку фотографий.
