Окружить бригаду не удалось, прорывов пехоты мы не допустили, и, хотя мы уничтожили, скорее всего, меньше солдат и офицеров вермахта, чем прошлый раз, и у нас были потери тоже, карательная экспедиция была свернута. Лида еще не была восстановлена, и обе ветки, проходящие через наш район, немцев интересовать перестали. От наступления они перешли к обороне на уже захваченной территории. Начали укреплять подходы к селам, остающимся под их оккупацией.
Закончив с неотложными делами по обороне района, вернулись к более проблемным делам, ради которых и пригласили комиссию из Москвы. Нам, оказывается, уже сменили позывные и канал связи, произошел «самозахват» бригады в пользу ЦШПД. А чё, удобно! И для отчетов полезно. Можно расширять грудь для наград, так и не вложив в бригаду ничего, кроме анархии. Больше всего меня потрясло то обстоятельство, что эти «бумажные крысы» успели составить полный список коммунистов и комсомольцев бригады, с адресами и явками. А переснять это на пленку и переправить в гестапо может любой дурак. «Мы, дескать, при эвакуации в первую очередь озаботились эвакуацией этих бумаг». Эти «бумагомаратели» даже не понимают, какую медвежью услугу они сделали основной силе нашей бригады.
– Вы в курсе, что партийная организация в Гродно полностью ликвидирована? А все потому, что ZWZ имела подобные списки и передала их в гестапо! Получить они могли их только в горкоме, а наступление немцев шло стремительно, и об «эвакуации документов» побеспокоились только законспирированные польские агенты. Остальные рванули на восток, не выполнив возложенные на них функции. При эвакуации отсюда, если бы таковая произошла, как вы, товарищи Федоренко, Иванов и Фомин, распорядились, произошло бы то же самое: телега через пути пройти не может. Ее бы пришлось бросить, плюс свертывание застав и наблюдательных пунктов на железке позволило бы немцам возобновить движение бронированных пулеметных дрезин с карателями. Эти документы сто процентов оказались бы у противника. Вы нарушили основной пункт конспирации: собственными руками, с «кличками» и позывными, составили полный список людей, остававшихся на базе. Хуже того, со всеми вспомогательными подразделениями и производствами.
– Нам приказал лично товарищ Сталин ликвидировать ростки махновщины среди партизан.
– Значит, я – батька Махно? Вы это хотите сказать? У вас есть этот приказ? В письменном виде?
– Нет, товарищ Сталин высказал устное пожелание.
– Верховный Главнокомандующий устных пожеланий не высказывает, у него есть штаб, который готовит документы. Если бы товарищ Сталин во мне заподозрил «батьку Махно», то я бы из Кремля был доставлен на Лубянку, и никакое звание майора госбезопасности меня бы не спасло. При мне он говорил только об опасности такого перерождения. И в этом он прав. Махно – орденоносец, и имел почетное золотое революционное оружие за разгром войск Украинской Рады и взятие Киева. Именно поэтому Сталин поинтересовался, насколько часто я использую права военного руководителя района. Команда заменить меня последовала после того, как я отправил вас, Федоренко, обратно в Москву. Но сейчас вы своими безответственными и трусливыми действиями поставили на грань катастрофы всю деятельность бригады. Оставить этот район мы не можем. Здесь проживает более 150 тысяч человек, находящихся под нашей защитой, которые будут расстреляны за связь с партизанами. Здесь находятся наши заводы по производству боеприпасов, а вы собирались все это дело бросить и уйти от облавы. Вам лично, может быть, это бы и удалось. Но по нашим расчетам на полную эвакуацию требуется полтора-два месяца. И боевые части бригады должны обеспечить этот временной промежуток для эвакуации всего района.
– Мы не могли их задействовать, так как не имели с ними связи, она оставалась у вас в руках, – ответил Иванов.
– А вам именно поэтому и не передали ничего, кроме тыловых подразделений. Требовалось поддерживать порядок на местах во время моего отсутствия. А вы человека, который был полностью в курсе, как и что делать в случае обострения обстановки, в Москву отправили, и он наверняка под арестом. Иначе как идиотизмом это и не назвать. По всей тяжести совершенных вами ошибок и деяний, в условиях нахождения на территории, занятой противником, вам троим смертный приговор так и корячится, но учитывая нахождение здесь комиссии из Москвы, мы вместе с ее представителями, которых я, как видите, не отстраняю от рассмотрения этого дела, передадим вас и протоколы допросов в Государственный комитет Обороны и в НКВД. Бригада принадлежит к войскам Особой группы. Пусть в Москве с вами разбираются. Ни вы, ни ваши жизни мне не нужны. Вместе с вами туда отправятся все, кого вы притащили в бригаду. Бригада полностью и целиком добровольческая, и у меня, как у ее командира, есть полное право принимать или не принимать в нее новых бойцов и командиров. Но приговор, смертный, будет приложен к этому делу. Товарищ председатель трибунала! Действуйте! Евдокимов! Бумаги зафиксированы?
– Конечно, Сергей Петрович.
– Уничтожайте, оформляйте акт, подписать его с капитаном Телегиным.
– Есть!
С Телегиным состоялся еще один разговор. Он принес акт дознания, я же там не расписался, что записано с моих слов без искажений.
– Товарищ майор, тут ваших подписей не хватает, в трех экземплярах. Извините, но таков порядок.
– Ну, как, дознались?
– Да, конечно, но если хотите знать мое мнение, то зря вы их отпускаете, тем более что никто из комиссии не возразил против «высшей меры».
– Это они вслух не возразили, они же из одной шайки-лейки. Если я это сделаю, то наживу смертельных врагов в ЦШПД. Ну, а как меня очернить, они найдут. Я ведь память так и не восстановил. Все что угодно могут приписать, и не отмоешься.
– Лично я буду требовать «высшую». Вот, смотри, майор, – и он показал самый конец довольно увесистого документа. – Запросите самолет для моей группы, я не хочу лететь вместе с «их командой». Вот эту шифровку передайте, частоты и позывные там указаны.
Москвичи из ЦШПД провели в бригаде еще несколько дней, но после отлета капитана Телегина, через день прибыл борт за мной, на котором из Москвы прилетел Юрий Иванович.
– Как дела, Юрий Иванович?
– Было несколько неприятных дней, потом поговорим, в основном отдыхал в Кратово и дополнительные курсы прошел в Особой группе. Кто за меня оставался?
– Железняков. Меня зачем-то вызывают, лететь – совсем не хочу.
– Взялся за гуж – не говори, что не дюж. Удачи, Сергей Петрович.
Больше всего я опасался, что сразу по прилету арестуют. Капитану Телегину, чтобы он ни говорил и ни показывал, я не доверял, хотя особых оснований для этого у меня не было. На площадке встречал «сам» Судоплатов. Он, как обычно, не шибко сильно доволен, но оказалось, что его дернули с самого верха. Но ехать предстояло не на Лубянку и не в Кремль, а на улицу Фрунзе, в ГАУ, Главное артиллерийское управление. Поэтому Судоплатов раздраженно спросил:
– Что ты там еще наворотил, что тобой теперь артиллеристы заинтересовались?
