И вдруг взвыла сирена, объявляющая общую тревогу!
– Так, товарищ следователь, дознание придется прекратить, что-то случилось и мне требуется в штаб.
– У меня несколько другие указания относительно вас.
– А вы тыл с фронтом не перепутали, товарищ капитан госбезопасности. Фронт у нас сзади, а вот выберетесь вы отсюда или нет, зависит от того, что произошло. Просто так тревоги здесь не объявляются. Следуйте за мной, капитан, бумажки свои не забудьте.
Побежали к штабу, приказа меня арестовывать у капитана не было, иначе пришлось бы с ним поступать по-другому. Я увидел Алексея Иванова, выходящего из штаба с оружием в руках.
– В чем дело? Что за шум?
– Немцы начали выгрузку войск на станциях Жыдомля и Скидель. На подходах еще эшелоны с техникой и личным составом. Я объявил тревогу по всем подразделениям и начинаю эвакуацию базы.
– Выключите сирену! И прекратите панику!
– Здесь я командую!
Но я зашел в здание штаба и выключил сирену, взял микрофон в руки и сказал:
– Здесь майор Соколов, слушай мою команду! Отбой тревоги, всем оставаться на своих боевых постах! Действовать по плану обороны базы. Начальника разведки и замполита ко мне, срочно! Повторяю, – и я повторил свое сообщение.
Разведрота уже бежала к штабу, так что у Иванова особых шансов нет. Начальника Особого отдела он сменил, но это максимум два человека, против целой бригады.
– Где начштаба?
– В Москве, по нему куча вопросов: как он попал в бригаду и на кого работает, – злобно ответил Иванов, что его и погубило. Владеть собой надо, товарищ Иванов.
– Арестовать за создание паники, и вы тоже сдайте оружие.
– Я – начальник Особого отдела старший лейтенант госбезопасности Фомин.
– А я – майор госбезопасности Соколов и командир этой бригады. Сдать оружие и под арест, с вашего разрешения включена сигнализация. Вы выходили из штаба.
– Здесь сейчас будут немцы, выгружается целая дивизия.
– Да не беспокойтесь, немцам я вас не сдам, посидите, отдохнете, подумаете о своем поведении. Увести!
Подбежали «москвичи» из комиссии, разговора они не слышали и считали, что это я объявил тревогу, чтобы своих людей собрать. Зашумели, пришлось их оттеснить ребятам из разведроты.
– Всем тихо! Всем молчать! Кузьмич, Мешка, Иван – в штаб! Где начальник связи? Командиры батальонов, зам по тылу и где Панченков и Поречный? Придут, быстро ко мне! Так, товарищи «москвичи», кто старший?
– Дивизионный комиссар Бирюков.
– В штаб! Так, капитан! Тоже в штаб. Кто от вас старший? От НКВД.
– Я – старший.
– Добро. Начштаба нет, Железняков, докладывай обстановку!
Тут в штаб влетает не кто-нибудь, а сам товарищ Федоренко, собственной персоной. С портфелем, кучей папок, красным лицом от бега, с ним целая компания таких же «бумажных крыс».
– Алексей Иванович, где телеги? Где… А где Алексей Иванович?
– А вы сейчас узнаете, вас проводят! Мешка, проводи всех, до гауптвахты! Все, смех закончили, товарищи. Железняков, докладывай! – я подсунул ему булавки с фигурками, которыми обозначали обстановку.
Оперативной карты у Иванова не оказалось, он ее не вел. В середине доклада прибыли саперы и начсвязи, слава богу, до них железная рука партии не дотянулась. Совместными усилиями восстановили обстановку. Развалить ее не успели. Мы были готовы к данному сценарию.
Начсвязи вызвал посты в Завадичах и МТС, запросил обстановку. Ответил пока только пост МТС.
– Немцы далеко?
– В пятистах метрах, у нас все готово, но только на второй путь.
– Запускайте!
– Есть! Пустили!
В Скиделях был склад, на котором хранились дрова и балансы. Склад мы немного модернизировали, там теперь хранятся три наши «тележки», которые по этой команде стартовали на станцию, на запасной путь, но в них около тонны взрывчатки в смеси с металлом и украшенные 500-килограммовой бомбой. Так что станцию и эшелоны на ней мы вывели из строя хорошо, рвалось там все два дня.
Тут же у дивкомиссара Бирюкова возник вопрос:
– А как вы с постами говорите?
– По телефону.
– Так, а где пост?
– В Скиделях.
– Так там же немцы?!
– А тут везде немцы, и телефон они протянули, а мы – пользуемся, – ответил начсвязи Васильев.
– И как?
– Вы знаете, как ВЧ устроен? «Кремлевка»?
– Нет.
– Ну, тогда вам не объяснить, в общем, есть способ, когда твой звонок слышат только те, кто должен тебя слышать.
С Завадичами так не получилось, они на связь вышли гораздо позже, поэтому по Жыдомле открыли огонь стационарные реактивные установки, благо что станция стоит отдельно от села, так что, кроме польских железнодорожников, никто не пострадал. Артиллерийской и части танковой поддержки каратели лишились, спеси у них поубавилось, но от Гродно, от Путришек начала работать тяжелая немецкая батарея, 210 мм, снося несчастную Стриевку. Такой дальнобойной артиллерии у нас не было, поэтому приходилось уводить людей в лес и ждать ночи, когда можно будет отомстить карателям с пушками.
Ночью третий батальон накрыл немцев минометным и снайперским огнем, захватил и подорвал проклятую батарею, атаковав их со стороны города.
Утром немцы пошли в атаку при поддержке танков и самоходок в направлении хутора Пундишки. Мы потеряли одно 45-мм противотанковое орудие, исполнявшее заманивающую роль. Стреляли немцы хорошо! Вообще-то там неплохое болото, куда их и заманивали. Как только они форсировали речушку, так и оказались в ловушке, отходить им показалось стыдно, и они попытались сманеврировать, и две самоходки застряли, а снайперский огонь не давал им возможности вытащить машины. Они их подорвали и отошли. Затем повторили атаку южнее, сожгли пустые Вертелишки и подставили нам борта под модернизированные мной мины ЛГМ. Так как мы получали от своих М-13 и РС-132, то их 40-мм баллиститные шашки у нас были. Вместе с местными умельцами мы добились того, что летать мина начала не на 15, а на 50 метров. Кроме того, на их основе создали гранатометы, откатные, типа PIAT, но с «мягкой отдачей», ракетный двигатель запускался с небольшой задержкой. Делать безоткатные я не стал, хотя все для этого было, но воюем в лесу, и не всегда есть возможность очистить за спиной 20–30 метров. На 100–150 метров они били, стоящий танк поразить можно было, а при удаче и на небольшом ходу. Стрельба велась с плеча, с сошек, первоначальную отдачу от вышибного патрона, минометного, с ослабленным зарядом, гасил подпружиненный упор. Отдача не сильнее, чем от ПТР. За счет этого боя у нас, наконец, появились доказательства того, что старая «сорокапятка» пробивать Т-III и Т-IV больше не может. Я, правда, не знаю, поможет это Красной армии или нет, так как поздно, летнее наступление уже началось. Замеры и результаты обстрела новых танков, за подписями дивкомиссара Бирюкова и капитана ГБ Телегина, отправили в Москву в этот же день на имя Сталина.
