— Хорошая девочка, — со вздохом произнесла Катарина, — дед старый, разбойницы легко мешок отберут, а с внучкой не страшно.
Я почесал в затылке. Похоже, ей такие же образы на ум пришли. Но переубеждать я никого не стал, а продолжил перечислять праздники:
— Ещё празднуют день женщин и день защитников страны.
— Так это же один и тот же день получатся, — высказалась Урсула, которая клацала кремнём и огнивом, пытаясь высечь искры.
Я снова озадаченно почесал в затылке, так как по логике Реверса всё было верно. Женщины — защитницы.
Вспомнив о защите, Катарина обошла нашу стоянку, наложив светораздел. Чужик и Фарш сразу же спрятались под мотоциклом, как нашкодившие коты.
А Урсула зло помянула бездну, так как у неё не поучалось развести костёр, и я щёлкнул пальцами. Надранная береста, сухой мох и солома сразу же вспыхнули, и я сунул в разгорающийся костёр ветку. Когда вынул, то, наверное, уже в десятый раз прочитал заклинание, а чтоб наверняка получилось, сложил пальцы щепотью на расстоянии десяти сантиметров от тонкого язычка огня. Так было в пометках на полях книги, словно кто-то уже учился по ней до меня.
Огонь вытянулся в сторону щепотки и сменил цвет с жёлтого на тускло-бордовый. Даже уголёк померк и стал свекольным, но гаснуть при этом не хотел.
— Вот-вот, — наклонилась ко мне поближе Лукреция. — Теперь тяни его, как тянуть пряжу. Делай клубок.
Я кивнул и сделал, как сказала маэстра. В итоге у меня образовалось нечто, похожее на миниатюрную чёрную дыру, окружённую багряным диском акреции.
— А теперь возьми кольцо силы и вложи в середину.
С кольцом получилась загвоздка, и я провозился с ним до темноты.
Катрина снова ушла за дровами, я хотел было остановить её, но вспомнил, что девушке темнота не помеха.
— Пожрать бы, — произнесла Урсула, а потом достала из сумки ломоть сыра. Но прежде чем начать есть самой, вытащила из кошеля коробочку с тараканом и сунула туда небольшой кусочек.
— Помоги. Тяжёлое, — раздался из темноты голос храмовницы.
Я встал и пошёл к краю поляны, за которым стояла Катарина, неся что-то тёмное.
— Дай, — протянул я руки, а потом вздрогнул.
— Юрий, нет! — донёсся с противоположной стороны поляны, за моей спиной, полный волнения крик Катарины.
Я резко обернулся, видев точно такую же храмовницу, что и перед собой, только с охапкой хвороста в руках. Она разжала руки и выхватила из-за пояска серебряный кинжал. Охапка рухнула ей под ноги.
А потом та, что просила помощи, схватила меня за руки и бросилась вперёд, толкая плечом, как спортсменка из сборной по регби. При этом дубликат громко-громко захохотал.
— Идемони! — прокричала храмовница с кинжалом.
Вспыхнул светораздел. Дубликат, оказавшийся прямо над преградой, не по-человечески завизжал и развалился надвое. Ноги по пояс упали по ту сторону, а туловище рухнуло мне под ноги. Так как дубликат всё ещё был вцепившимся меня, то я чуть сам не упал на спину, пытаясь отойти.
А вскоре подоспела и Катарина. Девушка со всего маху ударила серебряным кинжалом по рукам твари, за которой тянулся белёсый, быстро впитывающийся в землю след из слизи и мутных комьев, поблескивающих в свете разгорающегося костра.
Руки оказались перерубленными прямо в запястьях, и нечисть упала на траву.
А девушка начала остервенело бить ботинком эту тушу. Захрустели кости. Лопнул череп. Вылезли глаза.
Нечисть заверещала и извернулась, ухватившись внезапно отросшими до неприличия клыками в икру храмовницы.
— Бли-и-и-н! — прокричал я, откидывая подальше отрубленные кисти рук. А затем достал пистолет и начал расстреливать существо. На теле чудовища остались светящиеся фиолетовые раны.
Чудовище дёрнулось, а затем начало разваливаться. Голова отелись от тела. Лопнула кожа. Белёсое мутное мясо отделилось от костей.
— Отцепите это от меня! — завизжала Катрина. — Отцепите!
Из лопнувшего черепа выскользнула здоровенная пиявка и впилась в ногу девушки, а затем скользнула под одежду.
— Уберите!
К нам подскочила Урсула, у которой глаза были по чайному блюдцу каждый, и принялась бить двуручником по невнятно шевелящемуся туловищу, превращая обнажившийся скелет в месиво из ломаных костей, земли и призрачной плоти. В довершение этого по останкам ударила молния, выпущенная испуганной Лукреции.
Я быстро сунул пистолет в карман, едва успев поставить на предохранитель, а потом стал сдирать с девушки доспехи и одежду. Но сдирать, это громко сказано, пришлось долго возиться с застёжками и ремнями. Не добавляло скорости и то, что Катарина дёргалась, орала на всю округу и пыталась достать до спины, словно первокурсница, которой за шиворот сунули лягушку.
Части доспехов падали на землю. А вскоре треснула и ткань, которую начали разрывать по целому. В итоге девушка осталась в чём мать родил. И хотя она была голой, эротикой даже не пахло.
— Оно там! Оно на спине! — продолжала визжать храмовница. Но я ничего не видел.
Зато вдруг заорала Урсула:
— Оборотень! Она оборотень!
Все отскочили от Катарины. А у той начали меняться черты лица, словно чужая призрачная плоть дополняла собой живую.
— Нет! Нет! Нет! — снова завизжала девушка, тряся перед собой вытянутыми руками, на которых стали расти длинные острые когти.
Все её тело стало покрываться шерстью, даже на лице возникли длинные кошачьи усы и бакенбарды.
— Хвост! — закричала Урсула, тыча в сторону девушки пальцем.
Катарина начала крутиться, а у неё в самом деле копчик удлинился, став настоящим львиным хвостом. Не помню, есть ли у львиц кисточка на хвосте, но здесь она имелась.
И тут пришли они, голоса в темноте:
— Ты хочешь остаться человеком? Тогда убей их всех, — шептали они.
Голосов было много, не меньше полусотни, и они все шептали и шептали, окружив поляну со всех сторон, а их обладатели оставались невидимыми под покровом мрака.
— Убей. Убей, и тогда ты станешь человеком.
— Нет! — заорала Катарина, на лице которой была отражена настоящая паника. Она вдруг схватилась за брошенный на землю клинок, дёрнулась в сторону Лукреции, которая пождала руки и отскочила назад.
— Я не хочу убивать! — закричала храмовница, выронив оружие.
— Тогда ты останешься зверем. Зверем. Зверем, — шептали голоса, словно эхо.
Я сложил руки, создал иллюзорный горящий комок и швырнул его за предел светораздела, или как его ещё называют, терминатора. Клубок упал в траву, вызвав волну злорадного хохота и никого не высветив из мрака.
— Думай, Юра, — торопливо произнёс я, а затем обхватил голову руками. — Голливуд мне в задницу! Думай, Юра.
