— Ты будешь приходить ко мне, даже если узнаешь, что я плохой? — Взгляд пытливых детских глаз пронзил меня насквозь.
— Но ведь ты не плохой, ты хороший! — Я улыбнулась сквозь слезы.
— А если я стану плохим, ты все равно п-п-придешь? — с трудом договорил фразу Алеша.
— Ты для меня всегда будешь самым хорошим, и, что бы ни случилось, я приду.
Однажды я уговорила своего институтского приятеля составить мне компанию. Когда мы зашли в группу, дети уставились на него с изумлением, а потом хором стали кричать: «Как тебя зовут?»
— Меня зовут Саша, — ответил он чинно.
— Ура! Мама Саша пришла!
Тут уже наступила наша очередь удивляться. Почему «мама Саша»?
— Они просто не знают, что такое папа. А мужчин вообще видят только по телевизору, ведь у нас весь персонал женский, — объяснила нам воспитательница.
— Вы думаете, почему детдомовские после выхода отсюда в большинстве своем пополняют тюрьмы? Потому что мы не оставляем им шанса. Они не представляют, что за пределами этого заведения мир живет по другим правилам. В Большом Мире ничего не раздают просто так, там за все надо платить, а они денег в глаза не видели. А когда они берут просто так, им объясняют, что они украли, и сажают в тюрьму.
— И что, ничего нельзя сделать?
— Я прошла эту школу по полной программе, — сказала женщина. — Вам не понять, что это такое, когда у тебя нет своего уголка, где ты можешь побыть наедине с собой и где тебя никто не тронет. Когда у тебя нет ничего своего, а все только казенное. И когда на целой Земле нет твоего человека, который любит тебя ни за что, просто так, потому что ты есть. Который принимает тебя любого — хорошего и плохого, — потому что это ты. И когда не надо никому ничего доказывать. Я только сейчас поняла, какое это счастье — есть, когда хочешь, и спать, когда хочешь, а не когда это положено по режиму. — Она смахнула слезу, и я вдруг увидела, что у нее та же боль в глазах, что и у Алеши.
— Вы выросли в этом же детдоме?
— Нет, меня нашли на вокзале и передали в Дом малютки, а потом этапом по детдомам и интернатам. Знаете, я до сих пор ненавижу детские сказки, потому что нас загоняли в постель и в обязательном порядке читали сказку на ночь и мы были обязаны ее дослушать. А когда после сказки гасили свет, я накрывалась одеялом с головой и плакала, так мне хотелось родителей. Чтобы меня погладили и поцеловали. И подарили подарок на день рождения. У нас ведь день именинника был раз в месяц. Один на всех.
Я взглянула на Сашу. У него от всего увиденного и услышанного голубые глаза стали темно-синего цвета. Он закурил и, торопливо попрощавшись, ушел. А я вернулась в группу к Алеше. Он сидел у окна и смотрел на мир сквозь решетки.
— У тебя есть секреты?
— Есть. Я прячу их в тайнике, — сказал он шепотом.
— А что там у тебя? — Я тоже перешла на шепот.
— П-п-исьма.
— Какие письма?
— Я писал тебе письма и прятал их.
В тот день я решила для себя, что это мой человечек. Я поднялась к заведующей и попросила мальчика на выходной. Мы ходили по Нашему Миру (как он его называл), взявшись за руки, и я боялась выпустить из своей руки его доверчивую ладошку.
Его глазенки сияли любопытством и восхищением, а я чувствовала себя его мамой. Но оказалось, что стать мамой намного сложнее, чем почувствовать. У меня не было квартиры, мужа и стабильного заработка, а потому я не могла усыновить этого ребенка. Со всеми молодыми людьми, с которыми я начинала встречаться, у меня происходил один и тот же разговор о том, что в дальнейшем я хочу усыновить мальчика. Разговор, как правило, заканчивался одной и той же фразой: мол, время покажет. Время показывало, что мы не пара, и я снова и снова начинала все сначала.
А потом появился Сергей. Он был художником в душе и в жизни. Я почувствовала в нем родственную душу сразу, и уже не было никаких сомнений, что мы будем рисовать нашу жизнь вместе. Заботы об Алеше отошли на второй план. Я почувствовала себя любимой и желанной и хотела, чтобы время остановилось. Мы жили в его квартирке, оборудованной под мастерскую, и были счастливы. Я ничего там не меняла и не переставляла, чтобы сохранить ее удивительную творческую атмосферу. Он писал свои картины, а я — свои репортажи, и нам было очень комфортно. Когда я заговаривала об Алеше, он не возражал, но мягко предлагал повременить с решением.
Когда я приезжала в детский дом, то боялась встречаться взглядом с Алешей и невольно отводила глаза. Мне было стыдно за то, что свой выбор я, по сути, сделала. Когда на одной чаше весов любимый мужчина, а на другой — чужой ребенок, то весы сами по себе склоняются в сторону пресловутого женского счастья.
Однако вскоре перед выбором встал Сережа. Так получилось, что у него появилась поклонница, которая днем смотрела на своего учителя широко открытыми глазами, а по ночам писала ему страстные письма. Сначала он показывал мне листки бумаги, на которых каждая строчка дышала страстью, потом стал избегать разговоров на эту тему, а затем и вовсе стал удаляться на кухню для разговоров по телефону. С телефоном вообще стали происходить какие-то «непонятки». Когда я брала трубку, там красноречиво молчали. Иногда молчание продолжалось, когда трубку брал Сережа.
Когда однажды я застала их вдвоем, то даже не очень удивилась. Ну не устоял. Ну соблазнился. Ну не справился. Девочка молода, хороша собой и влюблена. А что я? Уже не первой свежести. Да еще с навязчивой идеей усыновить чужого ребенка. Все банально и понятно.
Мы, как две самки, боролись за своего самца. Я старалась лучше выглядеть, готовить и писать, а она старалась в постели. За всей этой круговертью я как-то совсем забыла о своем мальчике, который отчаянно ждал меня в своем казенном доме. Мне было не до него. Я на своем горьком опыте поняла, что значит «мы в ответе за тех, кого приручили». Сережа приучил меня к семейной жизни, когда в доме тепло и есть о чем поговорить долгими вечерами. Когда ты кому-то нужен и этот кто-то очень нужен тебе. Но почему, когда наступает идиллия, обязательно случается «вдруг». Вдруг появляется молодая и красивая и тоже претендует на долгие вечера и страстные ночи. И ты понимаешь, что надо или смириться, или бороться. Но ни на то ни на другое нет сил.
Когда я уже окончательно запуталась в этой ситуации, мне вдруг приснился Алешка. На следующий день я вспомнила, что не видела его уже больше двух месяцев и что за это время он ни разу мне не позвонил. Я накупила подарков и гостинцев и помчалась в детский дом.
В игровой комнате Алеши не было. В спальне тоже. Воспитательница отвела взгляд. Предчувствуя недоброе, я побежала наверх к директору.
— Алешу усыновила семья из Америки. Очень хорошая, состоятельная семья, — сказала мне директор. И, предвидя мой вопрос, добавила: — Существует закон о тайне усыновления. Поэтому сожалею, но мы ничем не сможем вам помочь.
Кажется, в этот момент я впервые поняла, что такое невосполнимая утрата. Никогда в жизни я не плакала так горько и так безутешно. Очнулась я во врачебном кабинете. Рядом стояла воспитательница.
