– Чтобы за вами с сестрой присматривать, в доме должны быть деньги, Кейт. На что мы будем жить? Вот что, ты успокойся, все уладится. За этим тетя Энни и приехала, все уладить. Все будет хорошо, вот увидишь.
* * *
Люк и тетя Энни вернулись из города в шестом часу. Тетя Энни позвала нас в гостиную, и мы уселись там, один Люк стоял у окна и смотрел на озеро. Тетя Энни опустилась на стул, выпрямилась и рассказала нам вот что.
От отца нам остались деньги, но совсем немного.
Из конторы адвоката она обзвонила всю нашу родню, и решено было, что Люк в колледж поедет, как собирался. На его учебу уйдут почти все деньги, но, по общему мнению, такова была бы воля наших родителей.
А что до нас, младших… Тут тетя Энни, несмотря на свою величественную позу, дрогнула. Отвела глаза, потом взгляд ее скользнул по Мэтту, по мне и задержался на Бо… Что до нас, увы, никому из нашей многочисленной родни не прокормить еще троих детей. Да что там, даже двоих взять никому не под силу. А потому, чтобы не разлучать хотя бы меня и Бо, решили, что Мэтт, если он не против, поедет с ней на ферму. Там нужен помощник, а на заработанные им деньги можно будет прокормить сестер. Люк, как все надеются, сможет помогать, как только доучится и начнет зарабатывать. А пока что заработков Мэтта и помощи других родственников хватит, чтобы отправить меня и Бо в Ривьер-дю-Лу, к тете Эмили и дяде Иэну, у которых четверо детей.
5
В наши дни мы повсюду видим страдания детей. Голод и войны разворачиваются перед нами на телеэкранах, чуть ли не каждую неделю нам показывают детей, переживших немыслимые ужасы и утраты. Большинство из них на удивление спокойны. Смотрят в камеру, прямо в объектив, и, зная, что им довелось испытать, ожидаешь увидеть в их глазах ужас и горе, но зачастую их взгляды не выражают ничего. Глаза пустые, будто они утратили способность чувствовать.
И хоть я не смею равнять свои беды с несчастьями этих детей, я помню, что точно так же ничего не чувствовала. Помню, как со мной разговаривал Мэтт – другие тоже, но в основном он – и с каким трудом мне удавалось даже просто разбирать слова. На меня навалился неподъемный груз, отключив все чувства. Я будто очутилась глубоко под водой.
* * *
– Кейт?
Мой взгляд был вровень с его коленями. У меня тощие, загорелые, узловатые, а у Мэтта – он был в шортах – каждое колено в обхвате с два моих.
– Кейт!
– Что?
– Ты слушаешь?
– Да.
– Взгляни на карту. Тут недалеко, видишь? Буду к тебе приезжать. Это же совсем близко, пойми.
На коленях у него волос было меньше, чем на бедрах и икрах, и кожа была другая, грубая. У меня коленки были совсем безволосые, гладкие.
– Смотри сюда, Кейт.
Здесь, на диване, мы просиживали подолгу. Мэтт и Люк снова работали у мистера Пая, но по вечерам Мэтт брал меня с собой на пруды, а если шел дождь или на пруды идти было поздно, то садился рядом и рассказывал, как мы заживем, как будем видеться. А я слушала. Точнее, пыталась, но внутри меня завывал смерч, заглушая все обращенные ко мне слова.
– Давай разберемся, – объяснял Мэтт. – Вот шкала, видишь? Она показывает, сколько миль в дюйме.
Карта была не очень хорошая. Нью-Ричмонд, ближайший к ферме тети Энни город, на ней не был отмечен, и Мэтт попросил тетю Энни показать, где он, а потом взял ручку и, хоть в книгах рисовать нельзя, поставил в том месте точку и подписал аккуратно, печатными буквами: Нью-Ричмонд.
Решено было, что мы останемся на Вороньем озере до отъезда Люка в колледж и тогда вчетвером – тетя Энни, Мэтт, Бо и я – отправимся на восток. Мэтт и тетя Энни поживут с нами три дня в Ривьер-дю-Лу, пока мы с Бо не освоимся на новом месте, а потом уедут к тете Энни на ферму.
А пока что Кэлвину Паю не хватало рабочих рук, и тетя Энни рассудила: почему бы ребятам не подзаработать? И я ненароком услышала ее слова: так мы с Бо скорей привыкнем, что их нет рядом.
– Приложи к шкале палец, Кейт, вот так. А теперь смотри. Верхняя фаланга твоего большого пальца, отсюда досюда, – это примерно сто миль. Поняла? Теперь приложи палец к карте. Смотри. Тут чуть больше ста миль, видишь? Сто пятьдесят от силы. Я запросто смогу к тебе приезжать.
Он говорил, а смерч завывал все сильнее.
* * *
– Кто там? – спросила тетя Энни. – Кейт, кто это к нам идет?
– Мисс Каррингтон.
– А кто это, мисс Каррингтон?
– Моя учительница.
– А-а. – Тете Энни стало любопытно. – Совсем молоденькая, с виду и не скажешь, что учительница.
Мы сидели на веранде, чистили фасоль. Тетя Энни была из тех, кто считал работу лучшим лекарством от любого горя. Она пыталась меня разговорить. Удавалось ей это лучше, чем Мэтту, тот слишком меня щадил.
– Хорошая учительница? Нравится она тебе?
– Да.
– А чем нравится?
Я тупо молчала.
– Кейт? Чем тебе нравится мисс Каррингтон?
– Она добрая.
Дальнейших расспросов мне удалось избежать, потому что мисс Каррингтон была уже у порога.
– Здравствуйте! – Тетя Энни отодвинула корзину с фасолью и встала встретить гостью. – Вы, как я поняла, учительница Кейт. А я Энни Моррисон.
Они пожали друг другу руки, без теплоты. Тетя Энни предложила:
– Хотите чего-нибудь прохладительного? А может, чаю? Вы ведь издалека шли, от самого поселка?
– Да, – ответила мисс Каррингтон. – Спасибо. От чая не откажусь. Здравствуй, Кейт. Вижу, ты трудишься. – Она слабо улыбнулась, видно было, что ей не по себе. В те дни я вообще мало что замечала, но на это обратила внимание, настолько это было не в ее характере.
– Кейт, заваришь нам чаю? – попросила тетя Энни. – Возьми самый лучший сервиз, хорошо? Для мисс Каррингтон. – Она улыбнулась гостье: – Кейт чай заваривает лучше всех.
Я зашла в дом, поставила кипятить воду. Тишина в доме стояла необычайная. Бо была в детской, тетя Энни уложила ее там после обеда, Бо вначале вопила как резаная, а теперь, кажется, уснула.
Пока грелась вода, я влезла на стул, достала с верхней полки буфета мамин любимый заварочный чайник. Он был пузатый, гладкий, густого кремового цвета, а на боку ветка яблони с темно-зелеными листьями и двумя румяными яблочками. Яблоки были тисненые, так и круглились под пальцами. Был еще кувшинчик для сливок, сахарница с крышкой, шесть чашек с блюдцами и шесть небольших тарелок – все тоже с яблоками, и на весь сервиз ни единой щербинки. Тетя Энни говорила, что это свадебный подарок моим родителям от одной знакомой из Нью-Ричмонда, а когда я подрасту, он перейдет ко мне, но и сейчас можно его ставить на стол для самых дорогих гостей. Казалось бы, мне полагалось радоваться.
