Я наконец-то могу соображать. Нужно что-то делать. Нужно выбираться отсюда, пока эта психопатка…
– Хочешь?
Нет. Мне плевать. Я не хочу слушать больной бред.
– Тогда я расскажу.
Майя переходит на шепот и говорит, что в тот вечер, когда погибли ее родители, это она заставила Лилию видеть то, чего не было.
Говорит, что ей удалось провернуть свой план. Руками сестры Майя убила сначала отца, затем и мать, а после ударила лопатой и перерезала горло Лилии.
– Такими же, ым, ножницами перерезала.
Она улыбается и чикает лезвием по воздуху.
– И я не виновата. Они сами. Если бы они были хорошими родителями, ничего бы не произошло. Ты же меня понимаешь. Я знаю. Ты сам через подобное прошел. Тебя обманывали. С рождения дурили.
Девушка начинает истерически смеяться.
– Мне жаль дядю Вову. – В ее голосе чувствуется грусть. – Я не собиралась с ним так. Он хороший человек. Был.
Майя говорит, что она не хотела, но ей пришлось внушить Лилии, что за окном не Владимир, а рассерженный папа. Что если бы она так не поступила, Владимир вмешался бы. Он наверняка бы все испортил.
– Так получилось. Ым, к сожалению.
Майя говорит, что еще ей хотелось внушить сестре, что распилить тела на части единственный способ спасти родителей.
– Но я, ым, не могла рисковать. Если бы нам кто-нибудь помешал, я бы не успела наказать Лилочку. Нет. Я не могла рисковать.
Мои глаза смотрят на потолок. Ищу способ, как спастись, но ничего не могу придумать.
– Вот о чем я еще жалею. Ты не представляешь, как бы было смешно наблюдать за этим. Лилочка бы старалась… Рвала бы на куски плоть мамы с папой, разбрасывала бы части их тел по сторонам. Пыхтела бы. – Майя издает сдержанные смешки. – И она бы искренне верила, что спасает свою ненаглядную мамулю.
Слушаю, как всхлипывает моя клиентка, как поскрипывают ножницы в ее руках. Теперь знаю, что значит по-настоящему бояться. С надеждой поглядываю на дверь.
Единственное мое спасение – если доктор вернется раньше времени.
– Я любила сестру. Поверь, любила по-настоящему. Мне нравилось с ней играть. И я не хотела. Мне пришлось наказать Лилочку. Я не хотела ей зла. Костик, сестра для меня была всем. Но она, предательница, наградила меня, ым, дефектом. Предательница. Предательница! Из-за нее я ымкаю.
Она говорит, что сестра предупреждала, если малышка будет чего-нибудь бояться, у нее появится дефект. Она говорит, что Лилия наврала. Майя никогда и никого не боялась, но все равно дефект передался.
– Лилочка заразила меня!
Она злится, кричит, я вижу, как ее руки замахиваются. Я умоляю не делать этого. Мычу.
Ножницы врезаются мне в грудь.
Лицо Майи встречает брызги и покрывается капельками крови. Моей крови.
– Костик, я знаю, тебе не больно. Этот укол… Я стащила шприц у санитара. Они пичкают этим людей, когда хотят успокоить. Я знаю, как действует препарат. Тебе не больно, и не беспокойся… сразу ты не умрешь. Мы, ым, успеем поболтать.
Она говорит, переводит дух, а я наблюдаю, как стекает красная жижа с лезвий.
– Дядя Глеб тогда сказал, что хотел бы взять меня к себе. Хотел бы, но не мог. Ведь у него есть сын. Костик. Есть ты. Понимаешь? Мне жаль. Мне так жаль тебя. Но ты должен понять… Мне нужна, ым, новая семья. Мне нужно твое место.
Наблюдаю, как руки Майи перехватывают ножницы.
– Я долго ждала. Терпела. Надеялась. И вот… Теперь я буду жить, ым, с ним. С папой Глебом. Вместо тебя.
Ножницы второй раз ранят меня.
– Может, ты был бы хорошим братом. Но я не могу рисковать. Прости.
Она торжествует. Радуется. А я чувствую. Наконец-то я могу почувствовать.
Боль.
– Теперь у меня будет собственная семья.
Я еще не умер.
Майя говорит, что ей на самом деле понравились новые татуировки. Что она всегда будет помнить обо мне. Говорит, что искренне благодарна. А я не могу поверить в то, что происходит.
Это же моя жизнь.
Я в ней главный герой.
От моего лица ведется рассказ. С моих глаз наблюдаются приключения.
Я рассказчик!
И у меня полно невыполненных планов. У меня есть ради чего… И вообще! Что за глупость, убивать главного героя? Это неправильно! Этого нельзя допустить!
Я!
Я!
Это же я решаю, как развиваются события со мной у меня в жизни, в моей жизни!
Чувствую боль.
– Мне пора, ым, к дяде Глебу. К нашему. Нет, к моему папе, папочке Глебу.
Эта сумасшедшая направляется к моим родителям. Мне не спасти их. Мне не справиться. Не в этот раз.
– Я передам от тебя привет.
Она хохочет, бьет и бьет ножницами. В живот, в шею, в грудь, в лицо. Красные капли стекают по ее щекам.
Я умираю.
Слышу, как открывается окно. Как Майя забирается на подоконник. Как звенит виолончель. Как жизнь вытекает из меня вместе с фальшивыми нотами на пол.
Где обещанный проклятый свет? Где тоннель?
Мне больше не сделать вдох.
* * *
Он заканчивает рассказ.
– Что скажешь теперь, когда ты все знаешь?
Вместо ответа Алла обнимает Глеба.
Ей нечего сказать. Все, что было тогда, уже не важно. Прошлого не вернуть. Ничего не исправить. Она чувствует, как бьется сердце мужа. Те страшные события больше ничего не значат.
– Я хочу избавиться от кошмаров.
Женщина молчит. Гладит по спине мужа. Она поможет. Впереди у них спокойная безмятежная старость. Внуки, грядки, путешествия.
– Хочу избавиться. Устал. Как это произойдет, мне уже не важно. С помощью разговоров, лекарств или еще как.
Возможно это карма.
Расплата.
– Что мне сделать, чтобы тебе помочь? – Алла встает из-за стола.
– Не знаю.
– Я думаю, нужно действовать. Чего просто сидеть? Давай прямо сейчас отыщем ту девочку? Если тебя преследует прошлое, давай вместе встретим его.
Глеб кивает.
– Ну вот!
– Наверное, ты права.
– Ну да.
Она кокетливо двигает плечами. Двигает, как он любит, точно так же, как двадцать лет назад.
– Да. – Глеб улыбается.
Он рад, что у него такая жена. Алла не отвернулась, не стала упрекать. Она просто поняла и поддержала.
– Вместе мы справимся.
