– То, что я увидел… Вот, что мучает меня. Кровь. Весь дом в крови. И маленькая девочка.
Он говорит, что увидел на полу два растерзанных тела. И рядом Лилию. Она лежала на полу, а над ней с ножницами в руках склонялась младшая сестра.
Малышка рыдала.
– Ее бледное лицо, измазанное в крови сестры, смотрело на меня.
– Малышка убила сестру?
Алла держит у рта кружку и, кажется, забыла, что собиралась пить.
– Она оборонялась. И я не мог. Я не сказал.
Глеб рассказывает, как помог отмыться малышке, как узнал у Майи, что произошло, как посоветовал, чтобы та никому не признавалась, что это она навредила сестре.
– Дядя Глеб, я не понимаю… С Лилочкой что-то случилось. Я… Она… Она…
Она сумасшедшая.
Она убила Владимира, своих родителей и хотела убить Майю. В этом Глеб уже не сомневался.
– Ничего, малышка. Все будет хорошо. Просто не говори, что… Не рассказывай, что произошло с Лилией.
– Дядя Глеб, у меня теперь никого нет. Что со мной будет?
Малышка обнимает полицейского и плачет.
Глеб должен ей помочь. В один вечер девочка лишилась всего. Теперь у нее нет ни мамы, ни папы. И Майя… Даже если она никому не скажет, знает, что это она убила свою сестру.
Пусть даже неумышленно.
– Майя. Послушай, ты не виновата.
– Дядя Глеб.
– Я знаю, тебе сейчас страшно. Но запомни. Никто тебя не бросит. Тебя найдут новые родители. Все будет хорошо. О тебе позаботятся.
– Кто позаботится?
– Другие мама и папа.
– Но я не хочу других.
Девочка всхлипывает и сильнее сжимает шею полицейского.
– Знаю.
– Дядь Глеб, я хочу с тобой.
Слова Майи растапливают сердце Глеба.
– Со мной?
– Забери меня к себе. Пожалуйста. Я буду послушной дочкой. Самой послушной.
Глеб чувствует, как на глазах наворачиваются слезы. Ему искренне жаль малышку, с которой успел подружиться.
– Не могу, моя хорошая.
– Почему?
Он не сможет объяснить ребенку всех юридических нюансов, да и если бы попытался, сейчас не подходящий момент.
– Понимаешь, у меня уже есть сын.
Глеб говорит шепотом, пытается успокоить Майю.
– Сын?
– Да, Костик. Помнишь фотографии на стене?
– У дяди Вовы?
– Да, дома у дяди Вовы.
Майя кивает.
Она помнит десятки рамочек с фотографиями. Увешанные стены.
– Разве он твой сын?
Глеб поднимает глаза на Аллу.
– Я ей сказал. Представляешь, она первая, кому я признался.
Алла внимательно слушает, склонив набок голову, изредка кивает.
– А где сейчас эта девочка? Может, мы ее найдем? Встретимся, поговорим.
Алла держит мужа за руку. Она готова на все, лишь бы помочь.
– Согласен?
– Нет… Не знаю. Зачем?
– Думаю, ты встретишь ее, убедишься, что поступил правильно, и успокоишься. Мы же можем отыскать?
– Сложно сказать. Я никогда не интересовался ее судьбой. В тот вечер девочку забрали в психиатрическую больницу.
Глеб что-то вспоминает. Щурит глаза и улыбается.
– Смешно сказать, – говорит Глеб, облизывает палец, окунает в рассыпанный сахар и вытирает об штаны. – Столько лет прошло. Она мучает меня кошмарами. А я даже имя ее не могу вспомнить.
* * *
– Прости, Костик.
Моя клиентка отходит и запирает дверь на замок.
Я наблюдаю, как двигается на ее обнаженной спине нарисованный фломастером демон, как изгибается тело его страдающей жертвы.
– Что происходит? Да? Ты мучаешься от этого вопроса. Хочешь, наверное, знать, что происходит?
Она говорит сквозь смех.
Я не знаю, как реагировать. Паниковать? Бояться? Что я должен делать? Я парализован.
Зачем она берет со стола ножницы?
– Костик. Ты, ым, хороший парень.
Она приближается.
– Я, ым, долго ждала.
Она двигает пальцами и звук ножниц разносится по кабинету.
– Знаешь, я тебе все, ым, расскажу.
Она садится мне на колени и поворачивает мою голову к себе.
– Врач говорит, что признание – это часть терапии. И я, ым, признаюсь. Тебе. И только тебе.
Она говорит прямо мне в лицо. С такого расстояния я должен почувствовать ее запах, но нос не может ничего уловить.
– Знаешь, Костик, я правда не виновата. Дядя Глеб, ым, мне помог понять. Это, ым, все мои родители. Это полностью их вина.
Она целует меня в губы.
Я чувствую прикосновения, чувствую ее язык, но не могу ни оттолкнуть, ни укусить, ни ответить.
– Понимаешь, все дело в том, что, ым, родители любили только свою ненаглядную Лилочку. Только ее, понимаешь? Они совсем забыли, что у них есть еще и я. Разговаривали только с Лилой. О ней. О ее дефекте.
Я чувствую, как Майя берет меня за руку. Чувствую легкие прикосновения и не могу пошевелиться.
– Только Лилочка. Лилочка. Лилочка… А я? Обо мне все забыли.
Майя говорит, что выход был один.
Лилия страдала странной болезнью. Она была слишком восприимчивой. И если человек, которому она доверяет, ее близкий человек что-то говорил, она воспринимала слова как действительность.
– Я, ым, говорила сестре, о чудо, посмотри скорее, и показывала на пустую лужайку. Говорила, вот гуляет слон, и Лилочка тут же видела у нас во дворе серого гиганта с хоботом-фонтаном. Она видела, как он гуляет… Прямо под нашими окнами. Понимаешь?
Майя кладет мою руку себе на талию. Она прислоняет голову к моему плечу и говорит, что это расстройство сестры не дефект, это дар.
– Если бы я ей, ым, сказала, что у нас с ней есть крылья, Лилочка смогла бы летать. Представляешь?
Майя поднимается, перетаскивает меня к кушетке. Она несколько раз роняет меня, пытается поднять, но я слишком тяжелый.
– Придется тебе умереть на грязном полу.
Она говорит, трет пальцем пол, проверяет, насколько в кабинете пыльно, переворачивает меня на спину, а я не могу возразить, что на моем рабочем месте чище, чем в операционной.
– Ым, вот еще что. Раз уж ты, я надеюсь, никому не проболтаешься, ым, воспользуюсь моментом и расскажу все до конца. Все как было.
