Девочка сдувает с носа капли и кивает на стоящего вдалеке мужчину.
– Майка, послушай. Я, ым, ему не доверяю. Не собираюсь, ым, скрывать от него, что о нем думаю. И нам его не перехитрить. Нам, ым, некуда бежать.
– Он нам навредит?
– Нет. – Лилия говорит, но сама начинает сомневаться. – Мы ему не расскажем, что мы, ым, задумали. Хотя, он, ым, и сам уже догадался.
– Если мы пойдем с ним. Тогда он же нас отведет.
Вместо ответа Лилия сжимает руку сестры.
Беглянки стоят и смотрят на полицейского.
Владимир делает шутливый жест, мол, «я?», «вы на меня смотрите?». Улыбается, медленно подходит и протягивает зонт.
– Здорово вы это придумали. Обожаю догонялки. Только сегодня сыро, смотрите, чтоб не простудились.
Кажется, он и не собирается разбираться, почему от него пытались удрать. Не собирается отчитывать или хоть как-то грубить. Заботливый.
– Мы, ым…
– Понимаю. Не надо объяснять. Ничего, я все понимаю. И хочу извиниться за свои слова. Мне не стоило…
– Тогда, ым, вы не отведете нас домой? – перебивает Лилия.
– К сожалению, я должен. Иначе никак.
Владимир старается говорить мягко, но Лилия слышит угрозу. Она не может объяснить почему, но она чувствует злость, чувствует опасность.
– Но я еще раз говорю. Обещаю, слово даю, клянусь, с вами ничего плохого не случится.
Майя едва заметно улыбается.
Владимир запинается, кривит лицо в ожидании своей глупой фразы, снова морщит лоб назло бывшей и произносит:
– Клянусь вам собственной жизнью.
Он говорит, что готов отдать жизнь за сестричек, а Лилия слышит в его интонации гнев. Девушка старается не смотреть в страшное сморщенное лицо полицейского. Она боится. Она готова упасть в обморок.
Капли стекают от лба, к носу, огибают губы и повисают на подбородке. Майя крепче сжимает трясущуюся ладонь старшей сестры и не сводит глаз с Владимира.
* * *
Чашка возвращается на стол. В ней еще полно кофе, но допивать его уже не будут. Он остынет и отыщет покой на дне раковины.
– Я поеду. Сегодня.
Она в ответ кивает.
Алла не спрашивает куда. Она знает. Много лет ее муж мучается от ночных кошмаров. Она знает, что каждый вечер Глеб ложится в постель и гадает, сможет ли спать или вновь будет ворочаться и стонать.
– Хорошо. Хочешь, чтобы я поехала с тобой?
– Нет.
Алла столько раз просила его обратиться к врачу, но он упрямый каждый раз отказывался. Сопротивлялся до последнего.
– Костик собирался зайти на обед.
– Да, он говорил.
Глеб берет куртку, поддевает привычным движением с полки ключи и смотрится в зеркало.
– Если к тому времени не вернусь, передай, что я помню о просьбе. Скажи, что я все обдумал. Дам деньги на студию.
– Ладно. – Женщина улыбается. Она обнимает своего постаревшего мужа. Целует его в щеку. Желает ему удачи, закрывает дверь и смотрит через окно, как Глеб выходит, как садится в машину и отъезжает.
Он едет к врачу.
Если бы только я тогда успел. Если бы я поговорил, корит себя Глеб и сворачивает в переулок. Я должен был рассказать, настоять.
Время не вернуть, прошлого не исправить.
– К черту! – говорит Глеб и останавливается возле пешеходной зоны.
Он упирается локтями в руль и опускает голову на ладони. Трет уставшие от недосыпания глаза.
Глеб не надеется, что психолог справится. Даже самый лучший. Он знает, что разговор с мозгоправом не поможет.
Ему посоветуют простить себя, забыть плохое, жить настоящим и не думать о прошлых ошибках.
– Да что вообще может врач?
Глеб откидывается на сиденье.
Тогда что?
Что остается?
Все способы, которые сам считал правильными, не сработали. Алла сразу говорила, что самому ему не справиться. Обратиться за помощью… к чужому человеку в надежде, что незнакомец поможет. А если и в самом деле врач что-то может, если он в состоянии… Как ему рассказать такое?
Да еще эта девочка.
Все смешалось в просроченный винегрет.
Эта девочка приносит кровь в его сны. Неуверенность, ревность, сомнения и чувство вины. Проклятый салат из прошлого. Перебор с темными тайнами и грехами.
Глеб находит для себя решение. Сны, его переживания и угрызения совести – вина девочки. Так проще. Зачем разбираться в собственных промахах.
– Не надо было выгораживать ее.
Глеб спустя годы не может вспомнить имени девочки, но он точно помнит глаза. Все в слезах. И он помнит кровь.
Кошмарные сны. Дело вовсе не в том, что он подло поступил с другом детства, причина в другом…
Ведь это была она.
Он вспоминает, как нашел ее с ножницами в руках. Повсюду кровь. Тела. Он не должен был.
– Зачем?
Глебу со своими секретами не справиться. Зачем усугублять? Зачем он спрятал ножницы и уговорил коллег, что девочка ни при чем?
Он не знал наверняка. Он просто пожалел рыдающую. Отпустил. Знал бы он тогда, что это станет его кошмаром, ни за что не поступил бы так.
Просто пожалел ребенка. Глеб отвел подозрения, и девочку поместили в больницу.
Зря.
Нужно было до конца разобраться.
Сомнения.
Зря.
Теперь Глеб не поедет к врачу.
Какой смысл записываться на прием, если он и так во всем разобрался? Какой смысл платить за беседу и врать. Сидеть и врать.
– Определенно, поход к доктору прошел отлично, – улыбается Глеб своему отражению в зеркале заднего вида.
Он скажет жене, что встреча прошла замечательно, что теперь ему гораздо легче. Скажет, что Алла была права и что врач справился. А сам посидит в кафе. Пару часиков переждет и вернется домой в хорошем настроении.
Ближе к полудню, когда сонливость отступает, Глебу кажется, что сны вообще не имеют значения. Если кошмары продолжатся, он в состоянии с этим жить. Как-то же он справлялся все эти годы. Что изменилось? Просто продолжать жить и не думать о плохом. Отпустить прошлое. Эти советы он может получить бесплатно, без откровенных бесед с врачами.
Тем более для себя он нашел ответ.
Он выходит из машины и закуривает.
Старая вредная привычка незаметно возвращается. Вместе с машинальной покупкой очередной пачки и ежеминутными перерывами на перекур.
А если это на самом деле была она? Если это была не самооборона?
