Катя наверняка удивится его приезду. И вряд ли обрадуется. Ну вот что ей сказать? Делать вид, что ничего не произошло? Как ни в чем не бывало? Как себя вести?
Неловкие встречи. Гадкие встречи после расставания.
Тем более он идет в статусе просителя.
Глеб хмурится от собственных мыслей, а парень в наушниках пробирается через весь автобус к свободному месту. Парень еще не видит, но Глеб знает, что свободное место уже занято. На нем сидит ребенок, малыша из-за спинки сиденья не видно.
Может, стоит написать Кате сообщение? Хотя бы предупредить, что еду. Еще не поздно. Это будет знаком вежливости. Написать, и все. Коротко. Мол, так и так, есть служебная необходимость с тобой встретиться, буду в больнице через полчаса.
Звучит вроде бы неплохо. Вполне себе тактично.
Глеб мотает головой.
Проще было бы, если бы она первой обратилась. Сама позвонила и попросила бы помощи.
Глеб снова мотает головой.
– Нет.
Катя никогда не попросит. Ни о чем. Умрет, но не перешагнет свою обиду и гордость.
Парень в наушниках наконец добирается до места с малышом, видит, что присесть не судьба, старается скрыть разочарование, повисает рукой на поручне и утыкается лбом в свой локоть.
– Нет.
Писать сообщение хуже, чем звонить. К тому же она может не заметить и не прочитать написанного.
Лучше нежданный визит. Заявлюсь. Скажу, привет, Катя, а дальше разберемся по месту.
Автобус везет.
Резина воняет.
Парень в наушниках висит на поручне. Глеб продолжает смотреть в окно и проигрывать в голове встречу.
* * *
Утро.
На парковке возле отделения кипит жизнь.
Кто-то выходит, кого-то заводят, другие ждут у крыльца с документами в руках. Среди граждан легко вычисляются те, кто не в первый раз имеет дело с полицейскими.
Шумно.
С ночи здесь всегда так.
Ближе к полудню разойдутся. Начнется затишье. Но сейчас отделение напоминает рыбный базар в воскресенье. Брань и запах точно как у прилавков с копченой скумбрией.
Владимир заходит. Пожимает руки, кивает, улыбается, проходит через все здание к своему кабинету.
Мысли заняты двумя сестричками, которых приютил. Он ставит себя на место родителей. Он вынужден вмешаться в ситуацию, но в то же время Владимир не хочет подставить их папу.
Солидарность.
Что бы это слово ни значило, для Владимира оно значит одно – окажись он на месте родителей Майи с Лилией, хотелось бы, чтобы нашелся такой полицейский, который отнесся бы к происходящему так, как это сделал он. И не стал бы спешить с выводами и не стал бы поступать согласно бездушной инструкции.
Дверь в кабинет нараспашку.
– Доброе утро.
Владимир здоровается и останавливается при входе.
На его рабочем месте, на его стуле, за его столом сидит Брянцев. Он помешивает ложкой дымящийся напиток, налитый в любимую кружку Владимира, и разбирает по стопочкам бумаги.
– Ого. А вот и он! – вместо приветствия театрально восклицает начальник и хлопает ладонью об стол. – Наша звезда. Закрывай дверь, проходи.
Брянцев отодвигает стопку листов и показывает – присаживайся напротив меня.
Владимир приподнимает угол двери, помогает коленом и закрывает. Подходит к своему столу, но не садится.
Очевидно, начальник не в духе. И очевидно, что перегруженным работой утром он не просто так дожидается своего подчиненного.
– Нормально вы с твоим другом вчера. А?
Владимир не отвечает.
Какое из вчерашних происшествий стало поводом утреннего визита начальника?
– Молчишь?
Владимир не собирается оправдываться. Он умеет признавать вину. Он не боится ответственности.
Выяснить бы только, в чем именно нужно каяться.
– Отличились, ничего не скажешь. Красавцы.
Владимир молчит.
Неужели начальнику стало известно о пропавших и скрывающихся в квартире полицейского девочках?
– Я не понимаю.
– Свои «понимаю не понимаю» успеешь еще рассказать. Кому-нибудь, кто готов будет послушать.
– Но я же…
– Молчать! Не перебивай меня!
Он осекается и перебивает сам себя.
– Хотя после вчерашних подвигов. – Брянцев тяжело вздыхает. – Загибай пальцы.
Владимир садится.
– Поймите. Я не мог поступить иначе.
– Да?
– Если бы на их месте оказался мой ребенок?
Брянцев хмурится.
– Какой еще ребенок?
– Мой. Костик.
– Не морочь мне голову. Я говорю, пальцы загибай. Уважаемых людей задержал, это раз. Самовольно ушел с работы, два. В супермаркете… спецоперацию провел.
Значит, о девочках ему неизвестно. Владимир незаметно облегченно выдыхает, старается не показать, что остальное его не пугает.
– Ты загибай, загибай.
Владимир опускает глаза. Изображает раскаяние и сдерживает улыбку. Его не волнует, лишат ли премии, накажут или уволят. Главное – он доведет свое дело до конца. Поможет девочкам, остальное уже не имеет значения.
Брянцев отпивает из чашки.
– Кстати, не подскажешь, что за спецоперация у вас там?
– Извините.
– Спецагенты! – Брянцев не выдерживает и смеется. – Ты хоть представляешь, сколько на вас жалоб?
Владимир в ответ пожимает плечами.
– Притих? Не в курсе? Так я просвещу.
Начальник привстает, наклоняется и практически в самое лицо Владимиру продолжает:
– Пальцев не хватит. Понимаешь? На всех наших руках.
– Я просто.
– Не просто. Тут совсем не просто. Смешно? А знаешь, что за такое ждет тебя и твоего друга? И меня.
– Глеб здесь ни при чем. Рапорт я напишу. Сам.
– Глеб ни при чем? Молодец какой. И от моего имени тоже ты напишешь? Сам?
– Я не…
– Вот именно. Ты не.
Он делает громкий глоток, обжигается, кривится и ставит чашку на стол.
– Я могу как-то все исправить?
– Не надо. Ты уже все сделал что мог.
Начальник злится, но не похоже, что он настроен решительно.
Владимиру так кажется.
Брянцев ругает скорее формально. Не по-настоящему. Изображает гнев, потому что должен, потому что так положено. Владимир чувствует, что все это театр. Театр, в котором ему все знакомо и уже порядком поднадоело. Владимир замечает, что Брянцев чересчур мягок сегодня, что на него совершенно не похоже. Он нежесткий, нестрогий и несправедливый.
