– Это был просто страх состариться и перестать быть желанной.
– Нет, скорее заблуждение, что ты обладаешь вещами или людьми. Если в это верить, то возникает страх их потерять или стать несчастной. Я порой сомневаюсь, что мое тело принадлежит мне. Если так, то умереть – значит вернуть настоящему владельцу эту шерстяную оболочку и кровь, полученные взаймы при рождении.
Она качает головой. Это движение превращается в дрожь, она отряхивается.
Над Манхэттеном сияет полуденное солнце, стеклянные башни истово отражают его лучи.
– Сколько нам осталось времени, прежде чем Тамерлан наскребет достаточно дерьма летучих мышей, чтобы претворить в жизнь свои недобрые замыслы?
– Я его знаю, он не станет медлить.
– Пожелаем летучим мышам основательного запора, – вздыхает Эсмеральда.
У меня в носу и в горле так щекочет, что я не могу сдержаться. Шутка Эсмеральды вызывает у меня приступ смеха, то есть заменяющие смех чихание и кашель.
Эсмеральда удивленно смотрит на меня, потом в подражание мне тоже смеется.
Кошачий смех – это нечто!
Мы хохочем над шуткой, потом оттого, что видим друг друга смеющимися, совсем как люди.
Глядя на Эсмеральду, я испытываю огромное желание ее любить.
Она, наверное, испытывает то же самое. Скорее всего, это простая взаимная симпатия двух самок, лишившихся своих самцов.
Мы пристально смотрим друг на друга, наши мордочки сближаются. Это что-то новенькое! Нечто вроде духовного притяжения, не имеющего отношения к нашему полу и телесному сходству.
Сближение наших носов происходит медленно, но неудержимо. В ожидании соприкосновения я закрываю глаза.
Но в этот самый момент звучит сигнал тревоги.
Я открываю глаза.
Эсмеральда уже мчится на сто четвертый этаж. Я не отстаю. Там мы узнаем, что стряслось.
Мы ждем. Из динамиков слышится писк Павла, синхронно переводимый на человеческий язык.
– Тамерлан сумел собрать достаточно селитры, чтобы начать перетаскивать ее в ваши подвалы. Его план – уничтожить вашу башню этой ночью, пока вы будете спать.
Как ни странно, в голове у меня всплывает аркан таро «Дом Божий», который я видела в РЭОАЗ. Это башня, в которую ударила молния: верхушка расколота, люди летят вниз.
– Мы этого не допустим. Мы их атакуем и заблокируем, как в прошлый раз, когда они притащили бензин, – храбрится генерал Грант.
– Вам их не остановить. Наших носильщиков со взрывчатой смесью будут охранять тысячи воинов. Тамерлан извлек урок из неудачи с бензиновыми канистрами.
– А вы, Павел, находясь там, можете что-нибудь предпринять, чтобы им помешать?
– Провозгласив себя императором, Тамерлан окружил себя французскими баронами. Американским баронам он больше не доверяет, ко мне он теперь относится крайне подозрительно. Завел личную охрану, все, чем его кормят, сначала пробуют доверенные французские крысы. Он укрепил все оборонительные системы в постаменте статуи. Одновременно он разослал за пределы Нью-Йорка отряды для вербовки новой живой силы. Он задумал сколотить «величайшую в мире крысиную орду всех времен», сам он называет ее «ордой конца света». Имеется в виду конец вашего света. Вы – последний очаг сопротивления. Поэтому вместо того чтобы подождать, он решил нанести по вам сокрушительный удар, чтобы впечатлить своих подданных и стереть память обо всех прошлых поражениях.
Павел умолкает.
– Вот вы и сообщили дурную новость, – говорю ему я. – Может, в противовес ей найдется что-нибудь хорошее?
– Гм… Пока что, как мне ни жаль, ничего такого нет. Должен доложить, что мне все труднее устанавливать с вами контакт. Мне страшно, что меня заметят и сообразят, что неспроста над статуей Свободы висит дрон, хорошо различимый в ясную погоду. Пока что единственная моя защита – поглощенность всех крыс подготовкой к подрыву вашей башни. Прерву-ка я сейчас этот разговор…
На этом все.
Все долго молчат.
Затем собирается ассамблея ста двух, и опять я догадываюсь, что цель поднявшегося на ней спора – найти и пригвоздить виноватого.
Все потому, что такова система. Когда людям страшно, они находят кого-то, на кого удобно повесить вину, и сосредотачивают на нем всю свою агрессию, которую нельзя направить на сам источник беды.
Доведя себя до крайней степени взвинченности, они казнят назначенного провинившегося. Тем самым они убеждают самих себя, что не опустили руки, а действовали, пускай даже просто против одного из своих.
Это называется «принцип козла отпущения»: кто-то обязательно платит за провал.
Лично я за то, чтобы правильно ставить вопрос. Моя забота – найти выход, а до того, кто именно провинился, мне нет дела.
В данный момент объектом всеобщей агрессии служит Хиллари Клинтон. Насколько я улавливаю, ей ставят в упрек то, что она доверилась кошке (то есть мне). Предводитель сообщества латиноамериканцев требует ее немедленного смещения и новых выборов. Президент порывается высказаться в оправдание своих действий, но представители всех ста двух общин дружно ее критикуют. Звучат предложения выбрать президентом генерала Гранта, так как только военному под силу справиться со столь масштабным кризисом. Генерал заявляет, что он всегда в распоряжении общества и что у него в запасе есть радикальное средство – атомная бомба.
Правда, когда его начинают спрашивать, как конкретно он планирует применить свое излюбленное средство, он признается, что еще не думал об этом, но подумает и обязательно найдет способ, если ему предоставят немного времени. Представитель китайцев напоминает генералу, что именно времени у нас и не осталось.
Потом на помост поднимается Норовистый Конь с напоминанием, что в прошлый раз пожару не дали разгореться именно индейцы, пустившие в ход луки и стрелы. Это достижение достойно вознаграждения – перехода поста президента к вождю индейцев.
Тут верующие всех конфессий вспоминают, что крысы – это небесная кара за человеческие грехи и что настал момент выдвинуть священника для примирения со Всевышним. Они предлагают коллективно молиться.
Наблюдая за их препирательствами, я лучше понимаю, как их цивилизация дошла до Краха.
Они не любят друг друга.
Их самоидентификация происходит по различиям, а не по сходным признакам.
Я шепчу, обращаясь к Натали:
– Кажется, я придумала решение. Несите меня к микрофону.
Я прыгаю служанке на плечо, и она проталкивается сквозь разгоряченную толпу, прокладывая мне путь к пюпитру. Там она наклоняется к микрофону.
– Похоже, нашу Бастет осенило. Есть смысл к ней прислушаться.
– Видали мы, куда приводят идеи вашей кошки! – бушует священник с жестикуляцией, призванной отогнать дьявола.
