Надежность всей конфигурации крайне сомнительна.
– Я держусь из последних сил, – предупреждает меня Пифагор, глядя вниз.
– Хватай меня за хвост.
Мы перегруппируемся, получается косичка.
Анжело возится, но в результате возни меняет свое положение на более удобное – для него.
Следующий порыв ветра едва не переворачивает наши качели вверх дном.
Нас поглощает непроницаемое сырое облако, что, возможно, даже к лучшему, потому что мы больше не видим ничего вокруг нас.
Чувствую, мне в кожу вонзаются сыновьи коготки.
Два кота, висящие на моих конечностях, – тяжелый груз; нужна быстрая перемена к лучшему, иначе я разожму хватку, и вся наша хвостатая троица ухнет в пустоту.
Я совсем несильно напрягаю правую лапу, за которую держится Анжело, и так же, самую малость, ослабляю левую – последнюю надежду Пифагора.
Пифагор вдруг перестает за меня держаться и с душераздирающим мяуканьем летит вниз.
ПИФАГОР!
Упал! Мой рассудок не в состоянии смириться с этой мыслью.
Нет, этого не может быть.
Я не сразу осознаю произошедшее.
Пифагор… мертв…
ПИФАГОР, МОЙ ПИФАГОР, УПАЛ ВНИЗ!
Я сделала выбор в пользу своего сына и пренебрегла своим котом.
Это моя ошибка… Что я наделала?
Моим задним конечностям стало легче, но Анжело, как всегда, находит не лучшие слова.
– Уф, мама! Теперь мы, пожалуй, выпутаемся.
Верен ли мой выбор?
8. О сложности выбора
Как выбирать?
В «Принце» Макиавелли рассказывается о короле, всегда принимавшем решения в зависимости от того, как выпадали кости. Его современник, правивший государством того же размера, напротив, пускал в ход ум и логику. По утверждению Макиавелли, в конечном счете оба добивались одного и того же результата. Из этого итальянец заключает, что размышление необязательно гарантирует верный выбор, но и действия наобум необязательно чреваты провалом.
Энциклопедия абсолютного и относительного знания.
Том XIV
9. Без него
ПИФАГОР МЕРТВ!!!
Анжело карабкается на меня, я – на Натали, а та, подтянувшись, снова садится в кресло.
А кресло возобновляет движение к верхушке здания.
Мы выползаем из тучи. Я пронзаю взглядом разверзшуюся под нами бездну.
ПИФАГОР МЕРТВ.
У меня не получается с этим примириться.
Мне приснился страшный сон, пора проснуться.
Я делаю глубокий вдох.
Мне срочно нужно вернуть самообладание.
Я шлю ему прощальную мысль:
Пифагор, я никогда не забуду, что это ты превратил прежнюю невежду в сознательную кошку.
Ты отомкнул мне разум, а потом Третий Глаз отомкнул мне голову.
Я говорила тебе о своей любви, но сейчас думаю, что могла бы любить тебя еще больше.
Если бы я знала, что произойдет, то я бы, быть может… я бы… Что бы я, собственно, предприняла?
Я ищу слова, но не нахожу.
Проклятье, Пифагор, что тебе стоило вцепиться, как я, в Натали? Тогда бы мне не пришлось…
А дальше?..
Мне не пришлось бы сделать выбор и потом себя клеймить.
Что бы сделал на моем месте ты, такой хитрец?
Ты поступил бы точно так же.
А раз так, мне незачем убиваться из-за произошедшего.
Сама по себе наворачивается слеза и щиплет мне глаз.
Зиплайн продолжает тащить нас вверх и в конце концов втягивает на крышу.
Крыша бетонная, ее накрывает круглый зеленый купол.
Натали встречает светловолосая женщина.
Они жмут друг другу руку – у людей смешная привычка обмениваться капельками пота (терлись бы прямо подмышками, получался бы гораздо более эффективный обмен феромонами).
У них происходит разговор на человечьем языке.
Как только мы высаживаемся, двое людей снова отправляют кресла вниз, за остальными выжившими на «Последней надежде».
Крысы наверняка уже влезли по якорной цепи на борт. Как бы не оказалось поздно… Было бы жаль, лишившись Пифагора, остаться еще без Романа и Эсмеральды.
Впрочем, что касается Эсмеральды…
Слезы льются, ничего не могу с этим поделать, единственный выход – уйти в угол, свернуться там в клубок и лизать собственные слезы.
Пи… фа… гор…
Только бы никто не увидел меня плачущей, кроме Анжело – ему можно. Никто не должен видеть мою слабость.
Пи… фа… гор…
Собственно, самец – он самец и есть. Не зря у людей говорится: «Одного потеряешь, десяток найдешь».
Никак не остановить потоки влаги из глаз! Я, царица, пророчица, – и реву!!! Что за позорная слабость!
Кажется, у людей есть специальное слово для этого состояния – «скорбь».
Для меня это еще одно абстрактное понятие, но оно доводит до предела мое новое эмоциональное состояние тем, что дает ему краткое обозначение.
И вот, незаметно уединившись, я даю свободный выход своему горю.
Вспоминаются наши с ним моменты. Первый раз, когда я увидела его издали, в соседнем доме; когда он подвел меня к зеркалу и убеждал, что я вижу там другую кошку, его самку; как мы бок о бок бились с крысами; как любили друг друга на маленькой статуе Свободы на парижском Лебяжьем острове; как соединили наши мозги кабелем USB; как залезли в подвесное кресло и как он сознался в своем дурном предчувствии…
Пора встряхнуться.
Я заставляю себя вылезти из угла и изучаю оснащение крыши.
Кроме крана, тянущего зиплайны, я рассматриваю солнечные батареи на опорах, ветряные двигатели, подвесные садики с деревцами и прочей растительностью. Здесь же цистерна с водой и будка с дверцей, за которой, как я понимаю, должна находиться лестница на нижние этажи.
Вот она какая, Америка.
Так наверняка подумал мой человеческий предшественник Христофор Колумб.
Я здесь больше не царица, я просто иностранка.
Вообще-то я иначе представляла себе Америку.
Такая мысль должна была возникнуть и у Христофора Колумба.
Хоть и темно, я различаю на крыше десяток людей, двое из них вращают рукоятку – тянут трос, благодаря которому мы попали сюда.
