Безусловно, из нескольких эпизодов за два столетия еще нельзя сделать вывод, будто описанные сцены были частым явлением. Впрочем, вот еще один тезис, на который мы хотим обратить внимание: эти темы не табуировались в тогдашнем обществе, они откровенно освещены в османских источниках, в том же «Газавате» – произведение часто читали вслух среди моряков, и те слушали его наряду с хрониками вроде летописи Селяники. А сочинения Эвлии Челеби, вызывающие у читателей хохот даже столетия спустя, – разве это не лучший довод?
[956] Тем не менее современные историки относятся к этому не настолько легко, как их османские предшественники. Они не видят ничего зазорного в том, чтобы скрывать упомянутые факты и обманывать собственную нацию, считая ее невежественной. Например, Эртугрул Дюздаг, транслитерировавший «Газават» латиницей, безосновательно объявил его «воспоминаниями» Барбароса Хайреддина-паши и без каких-либо объяснений просто-напросто убрал оттуда упомянутую историю; иными словами, он, и глазом не моргнув, исказил произведение
[957].
Преступление и наказание
Перед нами одна из самых важных тем, связанная с дисциплиной на корабле, а также с безопасностью и эффективностью морских походов и навигации. На галерах, оснащенных низкими палубами, гребцы справлялись с работой, лишь если работали слаженно. Если сбивался ритм и весла ударяли по воде неодновременно, это могло закончиться плохо. Корабль мог потерять равновесие и в том случае, если кто-то из гребцов работал не в полную силу. Надзиратели (по одному-два на галеру) задавали темп, свистя в свисток, висевший на шее, и гребцы, опасаясь схлопотать плетью по спине, гремели оковами
[958] и налегали на весла
[959]. Не менее важным было и то, чтобы равновесие судна не нарушили солдаты, сидевшие между гребцами на банках; им запрещалось шевелиться
[960].
Ради предотвращения конфликтов, вражды и увечий за отношениями в экипаже жестко следили. На голландских кораблях морякам не позволяли брать на борт ножи
[961]. Это дало одному из мальтийских капитанов повод запретить на корабле игру в карты, посчитав, что каждый должен возвращаться из прибыльного похода богатым, – но корсары настояли на том, чтобы их оставили в покое, и придумали для себя какую-то другую игру
[962]. Что разрешалось на судне – так это табак
[963]. Особенно трипольские корсары любили поесть, попить кофе, покурить, попеть под гитару, поболтать о своей добыче или же о «красивых мальчиках и женщинах»
[964].
В то же время суровая дисциплина влекла и немилосердные наказания. Обычным делом считались удары плетью по спине и фалакой по пяткам. Нам известно, что на голландских судах моряков наказывали еще суровее: выкручивали руки за спину, подвешивали к рее, и у наказанных вырывались плечевые суставы и, может быть, даже ломались кости. Еще одно наказание, равносильное смерти – keel-hauling, как называли его северяне. Осужденного, привязанного к мачте, протаскивали под килем на канате, и ракушки и наросты на днище раздирали несчастного
[965]. Следует отметить, что мы не располагаем сведениями о том, применяли ли эту жестокую казнь корсары.
Безусловно, тяжелее всех карали мятежников. Их вешали на верхушке парусной мачты, привязывая за руки или ноги, и убивали из луков, – это было одно из любимых наказаний у османов
[966]. В 1598 году моряки османского флота под предводительством Джигала казнили так неаполитанского раба, который попытался броситься в море возле Котора, чтобы вернуться на родину
[967]. Де Граммон перечисляет и другие «корсарские» казни. Иногда преступников закапывали в песок по самую голову и забивали до смерти камнями. Еще их привязывали к кораблям (как к лошадям на суше), и суда, расходясь, разрывали наказанного на части. Именно так, при помощи четырех галер, четвертовали одного из семи мюхтэди Улуджа Али, готовившего покушение на Улуджа Хасана; еще двоих подвесили к мачте и пронзили стрелами
[968].
Как пишет Граммон, излюбленным орудием возмездия в руках корсаров стал крюк; османы называли его «ченгель», французы – ganche. К ноге преступника привязывали веревку, чтобы не упал, и десятки раз сбрасывали со стены на крючья; в результате острия, обращенные вверх, постепенно раздирали его тело в клочья, и он умирал от потери крови
[969]. Наказание применяли в Алжире. У нас нет доказательств того, что его практиковали в море, да и корабельные мачты не очень-то годились для такого дела. Но нам известно про иное наказание, которое применяли на французских галерах: осужденный бежал по мостику (corsia), и с обеих сторон гребцы били его деревянными палками, которыми чистили банки
[970].
Как видно, суровое веселье бога морей отразилось и на моряках, сделав их беспощадными. Все же вновь подчеркну: преувеличения и однобокие оценки в западных источниках не должны нас обманывать. Райской ли была жизнь на французских галерах, где аргузины (аrgousin)
[971]часто прибегали к плети и фалаке, где клеймили лица гребцам из преступников или отрезали им нос и уши?
[972] Не надо забывать, что в эпоху, предшествующую Новому времени, смерть и насилие были повсюду. Эпидемии, холодные зимы и плохая еда сокращали жизнь, возводя смерть на пьедестал бытия. Из-за «черной смерти», пандемии чумы, которая с 1348 года охватила Европу – и не позволила населению возрастать дольше века, – в европейских городах от безысходности начали устраивать парады (danse macabre)
[973], высмеивающие гибель. Но разве их проводили не для того, чтобы подчеркнуть, что ангел смерти Азраил и в наши дни – далеко не чужестранец, а прекрасно знакомый и, возможно, ненавистный сосед?
