И это не должно удивлять, ведь для венецианцев безопасность торговых путей на Средиземном море касалась не только экономики. Пиратские набеги в Адриатическом море (или в «Венецианском заливе», как его окрестили современники) вели к оспариванию тех прав, которые республика издавна заявляла на эти воды, считая их своими. Договор 1577 года гласил, что иоанниты не будут осматривать корабли венецианцев, а если это все же произойдет, то не станут отбирать у них товары. Распространялся договор и на товары мусульман и иудеев
[374], – вот только госпитальеры его не придерживались. И даже если рыцари не трогали добра на венецианских судах, они устраивали дипломатические скандалы, нападая на османские корабли. Не надо забывать о том, что Критская война (1645–1669) началась из-за безответственности иоаннитов, и, пока все силы венецианцев были брошены на борьбу с османами, иоанниты и дальше нападали на венецианские корабли, изумляя единоверцев
[375].
Впрочем, не только светские торговые города-державы – скажем, та же Венеция, готовая на все во имя своей рациональной и меркантильной внешней политики, – забыли о священной войне и направляли усилия на сужение территории корсарства в погоне за прибылью. Вмешивались и другие, религиозные государства, объявив войну морским разбойникам. Разве не пытались госпитальеры создать «регион без пиратов» от мыса Едибурун до Милета? А все ведь ради того, чтобы облегчить торговлю между Родосом и Анатолийскими берегами!
[376] Кажется, и сам покровитель ордена иоаннитов, римский папа, тоже не проявлял особого религиозного рвения. Сикст V запретит нападать на корабли, торговавшие в христианских портах; к их грузам не притронутся и пальцем, даже если те будут принадлежать туркам или иудеям
[377].
* * *
Цель второго раздела – вовсе не в том, чтобы подвергнуть сомнению религиозные убеждения османских корсаров или же слепо следовать западным источникам, утверждающим, будто мюхтэди на самом деле не были мусульманами. Безусловно, часть из них пришла к новой религии неожиданно, поневоле или от склонности к наживе, но остальные искренне обрели себя в новой вере, «удостоенные света ислама». К последним принадлежали и двое из шести мюхтэди, попавшие в плен к испанцам в 1752 году; несмотря на все угнетения, они отказались возвращаться в веру отцов и пошли на смерть в костре инквизиции
[378].
Конечно, ученый не должен измерять чью-либо религиозность. Но главную мысль, которую мы пытались передать, можно выразить так: религиозные устремления не следует считать основной мотивацией корсаров. «Парадигма газы», надолго сковавшая историографию, не способствует пониманию османского корсарства как феномена минувших веков. Мы не сможем отдать должное хаотическому плюрализму средиземноморского пограничья через понятия, навязанные элитами имперской столицы в форме, соответствующей литературным традициям прошедшей эпохи, – причем еще и слегка опасаясь за то, правомерны ли эти понятия. Пограничье Западного Средиземноморья – мир, тождественный «Дикому Западу» и противопоставленный «центральным» землям. В нем резко разграничивались конфессии; в нем ссорились католики и протестанты, сунниты и шииты, а религия, словно механизм, объединяла общество и поддерживала в нем порядок. В портах, ведущих жизнь паразитов, – поскольку сама мировая экономика обрекла их на разбой, – ренегаты, лишь вчера принявшие ислам, становились святыми, а мусульмане, христиане, мюхтэди и иудеи преспокойно делились друг с другом кораблями, добычей и даже храмами.
Часть 2
Корабли
Раздел 3
Корабли реисов: чектири и корсарские парусники
Нам немногое известно об османских кораблях до эпохи галеонов, прежде всего потому, что скудость свидетельств, предлагающих детальные описания, мешает нам понять, какие именно корабли обозначены терминами, используемыми в источниках, и каким образом эти термины (и эти корабли) изменялись со временем. Если в османских сведениях обычно недостает деталей и все они – размытые
[379], то произведения западных экспертов еще не подвергались основательному и всестороннему анализу.
Не хватает нам и наглядного материала. По крайней мере, для изучаемых нами столетий в османских архивах отсутствуют аналоги детальных планов и чертежей европейских кораблей. Миниатюры – тоже не детальны и не вызывают доверия. Например, изображение гёке (огромного османского галеона) с веслами [см. рис. 11, цветная вкладка] в известном произведении Катиба Челеби «Дар великих мужей в морских походах» – полнейший вымысел
[380]. Этот корабль, над рисунком которого помещена надпись: «Изображение гёке, построенного по велению султана Баязида-хана», в действительности – составленный в середине ХVII века совокупный образ из многих элементов, которых и близко не было в эпоху Баязида II. В годы его правления парусники не располагали ни четырьмя мачтами, ни более чем одним трюмом. Что еще важнее: таких дорогих пушек на судах в те времена не размещали; и пройдет еще немало времени, пока появятся штормовые крышки иллюминаторов, а по бокам парусников – огнестрельные орудия. Напоследок, если говорить коротко, наличие весел по бокам парусника с такой высокой палубой – просто невозможно. Перед нами – фантастическое судно, и оно возникло, поскольку художник неверно воспринял выражение Катиба Челеби: «Галеон – сверх шести мавн»
[381]. В то же время до сих пор не изучены османские чертежи кораблей в европейских архивах, располагающих богатейшими первоисточниками, посвященными кораблестроению. Наряду с русскими и венецианскими архивами, откуда мы позаимствовали часть рисунков для книги, французские, испанские, английские, голландские, мальтийские и итальянские документы еще только ожидают исследователей.
