Корсарство уничтожило традиционную иерархию, перемешало карты
[107] и стало Америкой средиземноморского пограничья, которую Эмилио Сола описал в романтическом духе, с интересными метафорами и меткими определениями
[108]. О ней писали и Фернан Бродель
[109], и другие. Антонио Соса, свидетель ХVI столетия, говорит о том, что бессмысленно искать лучшей доли в Новом Свете, который где-то там, за тысячи фарсахов; лучше пиратствовать в Алжире – и можно разбогатеть за несколько месяцев. Ведь не напрасно турки называли эти края «наши Перу и Индия» (sus Indias y Perú)! Одним словом, Алжир – это Америка Средиземного моря: «На Балканах, в Турции, Анатолии и Сирии только и слышно что об Алжире, точно так же, как мы говорим о португальской и кастильской Индии» (…allá por toda Turquía, Romania, Anatolia y Suria, hablan todos hablan de Argel, como nosotros acá de las Indias de Castilla y Portugal)
[110]. Этот порт влек словно магнит, так сильно, что даже во второй половине ХVII века, когда корсарство уже понемногу приходило в упадок, во Франции один из чиновников рекомендовал Жан-Батисту Кольберу, министру финансов, запретить экипажам сходить на сушу, если корабли приблизятся к Алжиру; ведь, оказавшись на берегу, провансальцы вместо ночных колпаков сразу же надевают тюрбаны, то есть, ни минуты не колеблясь, превращаются в мусульман
[111].
Отток новых сил в корсарские порты никогда не ослабевал в таких местах, как Корсика, где опорой колониальной рыночной экономики служило сельское хозяйство, ориентированное на экспорт, и где хроническая бедность и экономическая отсталость дополнялись еще и плохим управлением. Когда в 1552 году Кальви сдался османам, многие корсиканцы решили перебраться в Северную Африку вместе с Чифут Синаном и Тургудом
[112]. А ровно через десять лет, едва Сампьеро – легендарный лидер корсиканцев, восставших против Генуи, – прибудет в Алжир, его встретят в порту земляки
[113]. И солдаты, нищавшие в испанских крепостях (presidio) Северной Африки, придут в Алжир и предпочтут голодной смерти обращение в ислам
[114]. Причем вряд ли все они пиратствовали, если учесть, что большинство из них ничего не понимало в морском деле. Интересно другое: среди мусульманских корсаров находились перебежчики даже с Мальты, базы их главных врагов – рыцарей-госпитальеров. Так, в начале ХVII века перед нами появляется некий «дерья-бейи»
[115] по имени «Мустафа-бек
[116], известный как сын Сендживана»
[117] (его другое имя – Сендживанзаде
[118]). Упомянутый «Сан Дживан» – не кто иной, как Сен-Жан, или же Сан-Джованни (если сказать по-итальянски, а не так, как привыкли османы). Даниэль Панзак также вышел на след еще одного мальтийского ренегата, причем в ХІХ веке, когда доля мюхтэди среди корсаров резко снизилась! С 1798 по 1816 год один из сорока восьми алжирских реисов оказался мальтийцем
[119].
Мы привели примеры из Алжира, где их всегда удавалось лучше задокументировать, хотя ситуация особо не отличалась ни в Тунисе
[120], который с 1574 года считался значимой корсарской столицей, ни в иных портах, зависимых от двух городов. Ренегатов везде было много. Даже в далеком от берегов Западного Средиземноморья и не особенно большом пиратском порту Триполи мы найдем французов и фламандцев – пусть даже это одиночки [см. табл. 3, 4].
Таблица 3
Капитаны парусных судов в Триполи (1677 г.)
Таблица 4
