Она задрожала от ужасного предчувствия, и ей пришлось снова вернуться в кресло, чтобы не упасть.
— Прошу прощения за то, что не вернулся домой вчера вечером. Я просто не в состоянии был это сделать. Наверное, я повел себя как безвольный трус. Я не устоял перед таким ударом, не смог с этим справиться, хотя и пытался.
Удар. Да, он перенес удар — Джек видела это по его лицу. Она застыла, затаив дыхание и обмирая от страха, в ожидании этого самого удара, хотя до сих пор не имела понятия, о чем пойдет речь.
— Мой крестный открыл мне, что у нас с тобой был один отец, Джек, — не в силах и дальше таить это в себе, произнес Грей. — Томас Леверинг Бэскомб произвел на свет не только тебя, но и меня.
Джек замерла с полуоткрытым ртом, позабыв, что только минуту назад собиралась что-то сказать. Нет, этого не может быть, она просто ослышалась! Ее рассудок все еще блуждает в сумерках собственных страхов — и оттого ей показалось, что Грей произнес какую-то смешную чепуху, не укладывающуюся в голове. Скорее всего он собирался признаться ей, что успел ее разлюбить, или что собрался привести в дом свою любовницу, или… Ах да, это вероятнее всего — что не желает больше держать Джорджи у себя в доме. Ну что ж, она сумеет пережить любой из этих ударов.
— Джек, ты — моя сестра по отцу.
Его — кто?.. Сестра? Нет, конечно, это неправда!
— Не может быть.
Ее голос был едва слышен.
— Сначала я тоже не поверил, но лорд Берли привел слишком убедительные аргументы. Об этом рассказал ему Томас Бэскомб, твой отец.
Медленно, чувствуя, как слабеют ноги, Джек приподнялась с кресла и оперлась ладонями о стол.
— Это все несусветная чушь. Я отказываюсь в это верить.
— Отец мечтал назвать тебя Грациэллой. Ты рассказала об этом сама. Меня, твоего старшего брата, назвали Грейсоном, и он хотел, чтобы наши имена звучали похоже. Однако твоя мать предпочла, чтобы ты звалась Уинифред. Догадывалась ли она о моем существовании? Лорду Берли это неизвестно.
— Значит, мой отец соблазнил благородную леди, зачал с ней сына и отказался жениться? Но Томас Леверинг Бэскомб был честным человеком! Он никогда бы так не поступил! Никогда!
— Единственное, о чем можно теперь сказать с уверенностью, — что твой отец и моя мать любили друг друга и были близки. Но его неожиданно отправили в Колонии для переговоров о мире между Америкой и Англией. Он не знал, что моя мать успела забеременеть, а когда вернулся, у нее уже родился я и она вышла замуж за человека, чей титул я теперь ношу.
— А как ты докажешь, что это правда? — воскликнула Джек.
— Письменных свидетельств не осталось. Есть только слово лорда Берли.
— И ты так легко поверил во всю эту чушь, которую он нагородил?!
— Я не хотел ему верить. Но где-то к середине прошлой ночи я понял, что он сказал мне чистую правду, и сделать вид, будто я по-прежнему ничего не знаю, значило бы совершить преступление.
Выпрямившись, Джек отступила назад.
— Теперь мне все ясно. На протяжении целой ночи ты изволил сидеть, забившись в какую-то дыру, и в полном одиночестве не спеша занимался самоистязанием, а сегодня утром с гордостью объявил всему свету, что родился новый философ. Зато у меня не было такой возможности, и теперь моя очередь убежать. Сейчас я иду к Джорджи, а потом мы с ней отправимся в город — я обещала купить ей розовую ленту для волос.
— Но, Джек, нам нужно принять какое-то решение!
— Об этом мы побеседуем с тобой завтра утром. Кто знает — может, к тому времени я тоже предпочту стать философом!
Глава 27
Было восемь часов вечера, когда Джек вошла в кабинет мужа. Шторы на окнах были плотно задернуты, а огонь в камине почти погас; лишь редкие оранжевые вспышки иногда пронзали темноту, делая еще отчетливее сумеречные тени по углам.
Она не сразу разглядела Грея. Барон сидел за рабочим, столом, опустив голову на руки.
Джек подошла к стоявшему на столе массивному подсвечнику, зажгла в нем все свечи и тут убедилась, что барон спит.
— Грей!
Кажется, кто-то окликнул его, какой-то пронзительный голос, совершенно ему незнакомый.
— Грей, проснись!
Опять тот же голос, суровый и холодный. Барон с трудом открыл глаза, поднял голову и увидел перед собой ярко освещенное лицо Джек.
— Привет! Кажется, я задремал, а сейчас мне приснилось, что кто-то зовет меня противным жестоким голосом. Теперь я вижу, что это был не сон. Но неужели ты способна так обращаться ко мне?
Вот как, ее голос показался Грею жестоким? Что ж, тем лучше! Она действительно ожесточилась, застыла изнутри и теперь была похожа на хрупкое зеркало: стукни по нему посильнее, и оно рассыплется на множество осколков, которые никогда не соберешь вновь. Одно Джек понимала с беспощадной ясностью — у нее нет иного выхода, кроме как предельно собраться, стать жестокой и целеустремленной. Если только Грей разглядит за внешней оболочкой израненную, трепещущую от ужаса душу — конец всему. Тогда ей придется сдаться, смириться с тем, что жизнь разрушена без возврата.
Джек сделала глубокий вдох и затем произнесла:
— Я пришла сообщить тебе свое решение, но…
Барон моментально позабыл про сон. С напряжением и даже с некоторым страхом глядя на Джек, непреклонную, холодную, как луна, он ожидал, что же будет дальше.
— Сначала я бы хотела получить ответ на один вопрос.
— Конечно.
— Ты любишь меня?
Это был удар ниже пояса. И все равно он не должен терять голову, допускать опасную близость — только так он может защитить не только себя, но и ее.
Слегка постукивая по столу кончиками пальцев, барон произнес:
— Я не верю во все эти французские бредни про любовь с первого взгляда, Джек. Наверное, мы бы неплохо подошли друг другу: у нас было неплохое начало, но, по сути, дальше этого так и не пошло.
Джек безошибочно различила тонкий, уязвимый щит его внешней невозмутимости, возведенный ради нее, ради необходимости спрятать глубоко внутри горе и боль, и это ее ничуть не удивило. Она даже нашла в себе силы улыбнуться.
— А я-то гадала, что ты придумаешь на этот раз, какой ложью постараешься заморочить мне голову. Ну что ж, эта ложь по крайней мере не самое худшее из того, что я уже успела услышать, и я как-нибудь сумею ее пережить. — Внезапно появившаяся на лице Джек улыбка расцветала все шире. — Пусть все, что было между нами, считается неплохим началом, которое остается в прошлом только для тебя, но не для меня!
Грей отшатнулся, его руки безвольно упали на колени. Ну как заставить ее понять и принять необходимость смириться с очевидным, с тем, что все равно уже не исправить? В конце концов он решил запастись терпением и произнес как можно ласковее:
