Я отдаю яйцо Финну.
– Положи на полку, чтобы не разбилось.
– Может, мне нарядиться русалкой на Хэллоуин в этом году, – говорит Мэдди.
– Отличная идея. Хотя сложно будет ходить по соседям без ног, – замечает Питер. – Иди сыграй с нами, жена.
– У меня нет настроения. Нужно снять мокрый купальник.
– Это точно. Еще заработаешь себе цистит. – Мама возвращается из кладовки с упаковкой из десяти рулонов туалетной бумаги. – Не отнесешь это в баню? Опять закончилась бумага. Не понимаю, как вы ее так быстро тратите. Вы как стая саранчи.
– У твоей дочери мочевой пузырь размером с горошину, – ухмыляется Питер. – Это все она виновата.
– Неправда, – говорю я. – Ты хоть раз в жизни клал в туалет рулон новой бумаги?
Питер поворачивается к детям.
– На нашем первом свидании ваша мама прямо при мне сняла трусы и села писать.
– Фу, – протягивает Джек.
– Это было не свидание, – уточняю я. – Ты был просто незнакомцем, который подвез меня до общаги. И если бы я этого не сделала, мне пришлось бы написать в твоей машине, что, возможно, осталось бы незамеченным, учитывая ее состояние. В ней воняло тухлятиной.
– Нет-нет, – смеется Питер. – Ты соблазняла меня. Я сразу понял, как только увидел, как ты садишься на корточки под деревом в своих белых трусах.
– Ничего подобного.
– Хватит вам. – Джек делает вид, будто его тошнит.
– И вообще я спас тебе жизнь.
– Ваш папа был настоящим героем, – закатываю глаза я. Отчего младшие дети, естественно, смеются.
– Диксон и Андреа пригласили нас на гамбургеры, – вклинивается мама. – Они устраивают спонтанное барбекю. Я сказала, что мы подойдем в полседьмого-семь.
– Ох! – восклицаю я.
– Напомните мне, что я обещала принести красный лук.
– А можно мы тихо поужинаем дома? Я еще не отошла после вчерашнего.
– На кухне шаром покати, – заявляет мама. – Никто не съездил в супермаркет.
В каждом ее слоге звучит обвинение.
– Я знаю, что у нас есть паста. И замороженный горошек.
– В любом случае, я не в настроении готовить.
– Я приготовлю. Сегодня обещали дождь.
Питер отрывается от игровой доски.
– Я могу сводить детей, если ты хочешь остаться дома.
– Просто с самого возвращения из Мемфиса мы уже почти сутки непрерывно общаемся с людьми и почти не бываем дома. Мне нужно сегодня пораньше лечь спать.
Нужно время подумать.
– Тогда так и сделаем, – кивает он.
Я подхожу к нему, кладу руки ему на плечи и, наклонившись, целую.
– Ты святой.
– Не отвлекай меня, – говорит он. – Мне нужно время подумать, – и отправляет одну из желтых фишек Финна домой.
Выйдя на улицу, я останавливаюсь, смотрю на свою семью. Финн выбрасывает кубики из картонного стаканчика. Мама льет кипяток в старый коричневый чайник для заварки. Из носика идет струйка пара. Мама ждет, когда чай заварится, а потом наливает его через бамбуковое ситечко в кружку с отколотым краем. Смотрит в сахарницу, хмурится и уходит.
Питер закатывает рукав рубашки и играет мускулами.
– Видали? – обращается он к детям. – Видали? С этим мужчиной шутки плохи.
Он ерошит Мэдди волосы.
– Папа, перестань.
– Ворчунья. – Он хватает ее в охапку и, рыча, целует в макушку.
– Я серьезно, – смеется она.
Джек встает из-за стола и берет себе сливу из вазочки с фруктами на кухне.
– Не передашь мне ту чашку с чаем, солнце? – просит Питер Джека. – Твоя бабушка со своей деменцией забыла мне ее принести.
– Я все слышу! – кричит из кладовки мама.
Я иду по тропе, чувствуя знакомый хруст сосновых иголок под босыми ногами. В воздухе витает запах грядущего дождя. На крыльце у домика детей валяется мокрое полотенце. Я поднимаю его и вешаю на ветку дерева. Они оставили свет в доме включенным. Я захожу внутрь и выключаю его, пока сетку на двери не облепили мотыльки и жужжащие майские жуки. В домике полный бардак. Когда здесь жили мы с Анной, было точно так же – на каждом шагу трусы от купальников, блеск для губ, деревянные сабо и конфликты. Я собираю с пола одежду и бросаю в корзину для грязного белья, запихиваю толстовку Мэдди обратно в ее ящик, вешаю мокрые плавки на крючок. Я знаю, что это первый пункт в списке того, чего не должна делать мать – пусть сами за собой убирают, – но меня успокаивает возможность сосредоточиться на этом простом, незамысловатом действии. Мамино лекарство от всех горестей: «Если чувствуешь себя подавленно, разбери ящик с нижним бельем».
Колючее серое одеяло Джека почти наполовину лежит на полу, его подушки сбились между матрасом и стеной. Я отодвигаю кровать. Что-то падает с глухим стуком. Я слепо шарю по затянутому паутиной полу и вытаскиваю черную записную книжку. Дневник Джека. Моего загадочного сына, который едва признает меня теперь, отстраняется, закрывается. И я держу в руке все ответы.
Дорожные часы на полке отсчитывают секунды. Я закрываю глаза и подношу книжку к носу, вдыхая запах пальцев Джека, его самых потаенных мыслей, желаний. Он никогда не узнает. Но я буду знать. Знание может быть силой, а может быть ядом. Я кладу дневник туда, где нашла, потом придвигаю кровать к стене и заново навожу беспорядок. Не хочу нести бремя новых тайн.
1984 год. Октябрь, Нью-Йорк
В нашей темной мрачной квартире что-то готовится. Если мне повезет, то это будет гамбургер, замороженная кукуруза или шпинат в сливочном соусе. Но я не питаю больших надежд. Вчера мама приготовила куриную тушку целиком, так и не вынув ее из целлофана. Последнее время она сама не своя.
– Я дома! – кричу я.
Я нахожу маму на кухне в переднике поверх джинсовой юбки, помешивающую в чугунной сковородке куриные потрошки с луком. На столе уже ждут рис и кетчуп, на стенах висят эмалированные керамические горшки, стоят специи, сушеный перец чили в стеклянной банке, которую никогда не использовали. Заляпанная прихватка упала на пол.
– Задержали на репетиции, – говорю я, наклоняясь ее поднять.
– Не подашь мне орегано? – просит мама, не поворачивая головы.
Я открываю шкафчик. Стеклянные дверцы закрашены белой краской, поэтому не видно, что внутри: коробка с хлопьями, три жестяные банки с сухим бульоном, кошачий корм, просроченные консервы. Я отодвигаю горчицу и достаю орегано.
– Я разговаривала сегодня с Анной, – сообщает мама. – Она звонила из Лос-Анджелеса. У нее все хорошо. Хотя я по-прежнему не понимаю, как можно учиться на специалиста по связям с общественностью. Это то же самое, как, например, специалист по поеданию пищи. Или по ходьбе. Иди мой руки, будем ужинать.
