– Доктор, тем не менее я бы попросил вас отойти, когда капсула откроется. Хлыст, держи сьельсина на прицеле. Кто знает, как оно отреагирует на разморозку.
Состоящие в основном из воды органические ткани не слишком охотно замораживались. Кристаллизация воды в крови грозила повреждениями деликатных органов и тканей, разрывом сосудов и артерий. Но путешествовать через космос долгие годы, бодрствуя, могут разве что самые высокопоставленные палатины. Остальным на это попросту не хватит жизни. Поэтому кровь откачивали, заменяя суспензией ТХ-9, которая не замерзала при охлаждении. В основном капсулы проводили процедуру автоматически, осушали тело и емкость, в которой оно находилось, от раствора и закачивали кровь обратно, одновременно согревая тело. Присутствие медика было необходимо только высокопоставленным лицам вроде меня, позволяя существенно снизить опасность криоожога.
– Откачиваю раствор из капсулы, – сообщила Окойо, щелкая переключателем сбоку яслей.
Вокруг одного из шлангов, соединяющих капсулу с резервуаром для стерилизации, возникло кольцо синего цвета. Суспензия. Я встал за спиной у доктора, сложив руки, и принялся наблюдать за ее манипуляциями, ожидая своей очереди выйти на сцену.
– Долго еще? – спросила Сиран.
– Не знаю, – закусила губу Окойо. – С такими большими резервуарами обычно не работаю. Мне привычнее с людьми. – Она переключила еще что-то. – Температура растет. Начинаю откачку ТХ-9.
Прежде чем нажать последнюю кнопку, она повернулась ко мне:
– Вы уверены, что это сработает? Их организм устроен иначе и вовсе не так, как у коровы.
Я покосился в сторону выхода, подсознательно опасаясь, что Бассандер с инквизиторами в любой момент может ворваться сюда.
– Не знаю, – помотал я головой, поеживаясь от холода. – Не уверен. Они не боялись процедуры, это означает, что у них применяют подобные технологии, но…
Я не договорил. Оставалось только надеяться, что технологии работают на ксенобитах так же, как на животных. В Империи были цирки, схоласты и прочие чудаки, перевозившие внеземных существ на кораблях. На Эмеше вилик князя рассказывал, что планировалось отправить тысячи коренных умандхов на другие планеты, и я также слышал, что представителей некоторых колониальных рас привозили на людские планеты на потеху местным богачам. Как-то же нужно было транспортировать их между звездными системами.
– Не сомневаюсь, что имперские медтехники сделали все возможное, чтобы Бледные не погибли, – сказал я.
– Оно живо, – ответила Окойо, указывая на небольшие индикаторные панели. – Но не уверена, что смогу сохранить его живым.
Момент для такого замечания был не самым подходящим: из капсулы уже откачали суспензию и началась откачка ТХ-9. Мне понадобилось немного времени, чтобы переварить информацию.
– Доктор, я не сомневаюсь в ваших способностях, хотя прежде вы этим и не занимались.
Под ногами хрустел лед. Я шагнул к Окойо и сам нажал кнопку, начав переливание крови.
С несколькими тихими звонками красные огоньки сменились синими. Я помог Окойо встать, продумывая, что сказать сьельсину. Мне предстояло говорить на чужом языке, и я не знал, как прозвучат мои слова.
«Ты говоришь как ребенок» – так сказал мне первый встреченный мной сьельсин. «Nietolo ti-coie luda». Как ребенок. Ребенком я себя не чувствовал. Скорее, стариком. Постаревшим так, как может только предатель. Мой разум вознесся за пределы этой холодной комнаты, к остальной нашей флотилии. К Валке, где бы та ни была и откуда бы ни помогала нашей авантюре. К Бассандеру, который, я надеялся, ничего не пронюхал. К Джинан, которую я предал. К Отавии, Айлекс и всем, кто дожидался нас на «Мистрале». К Паллино, Эларе и тем, кого я собирался бросить. Я чувствовал себя некромантом из древних легенд, склонившимся над гробом ожившего мертвеца. На память вновь пришли слова, что я цитировал Крашеному из Шелли: «У Сатаны были собратья-демоны; в их глазах он был прекрасен. А ты одинок и всем ненавистен».
Ксенобиту придется нелегко одному среди людей. Чужак в стране чужой.
Раздалось шипение пневмопривода, и огромная крышка яслей поднялась и съехала назад. В холодный воздух вырвались едкие пары, по запаху напоминавшие смесь антисептика с машинным маслом. В привычной ситуации врач должен был подойти и проверить пульс и реакцию зрачков пациента. Но Окойо отошла как можно дальше.
Я не винил ее за это и чувствовал, как за спиной напряглись Хлыст с Бандитом. Они держали наготове фазовые дисрапторы в оглушающем режиме. Сиран и солдат рядом с ней побледнели, как сама смерть. Я вдруг осознал, что единственный из нашей группы побывал в тоннелях Калагаха. Один лишь я был в замке Боросево и в бастилии Капеллы под ее стенами и участвовал в допросе и следствии по крушению корабля на Эмеше. Только я говорил с Уванари и Танараном. Хлыст, Сиран и норманцы даже не видели живого сьельсина.
Немудрено, что им было страшно.
Вот поэтому я не мог позволить себе бояться.
– Страх отравляет, – прошептал я почти беззвучно.
На морозном воздухе слова превратились в облачко, пролетев мимо норманского доктора. Из яслей поднимался сиреневатый пар. Покрытая остатками суспензии, будто соплями какого-то адского зверя, капсула напоминала картонные коробки для яиц, которые я встречал на рынках повсюду, от Маринуса до Джадда. В ней, пронзенный трубками, спал голый пришелец. Белоснежная плоть раздулась, как будто тело несколько лет пролежало в воде и готово было лопнуть. В то же время существо выглядело крепким, жилистым, с когтями, рогами и толстой шкурой. Его длинные белые волосы, растущие из затылка, напоминали мандарийские прически, были мокрыми и спутались вокруг изогнутых рогов. Дотянувшись через край капсулы, я содрал с шеи сьельсина сенсорную ленту и проверил пульс.
Пульс был. Поначалу слабый, с каждым ударом двух сердец он креп.
Тук-тук, тук-тук.
– Оно живое, – сказал я, вынимая трубку у него изо рта. При взгляде на тварь – на это жалкое чудище, что я привез с собой, – мое еще юное сердце наполнилось чувством жалости и вины. – Живое, – повторил я.
Все, что случилось с ним после, случилось из-за меня. Я ступил на трудный путь.
Не обращая внимания на фиолетовые сгустки на лице сьельсина, я прикоснулся к нему рукой, чувствуя, как с приливом черной крови в нем медленно расцветает тепло.
Тук-тук, тук-тук.
– Проснулось? – спросил Бандит.
– Спит, – ответила Окойо. – Разум еще не сориентировался.
Лицевые мышцы существа были расслаблены. Глаза закрыты, губы разведены. Если бы не отсутствие носа, это лицо могло бы сойти за человеческое, вырезанное из алебастра или слоновой кости. Что-то в его чертах заставило меня вспомнить безумных древних итальянцев, что на заре цивилизации кромсали трупы, чтобы понять строение их мускулатуры. Схожесть наших лиц занимала меня и как художника: почему эволюция смогла создать столь похожие, но в то же время разные формы жизни? Какой случай или какие силы привели к этому, я мог лишь гадать, задумчиво водя пальцем по резко очерченной скуле Танарана. Я представлял, что между нами есть родство, что, как и все земные существа, две наши жизни имели общего предка. Из необходимости и юношеского идеализма я не обращал внимания на различия между нами. Я должен был не обращать на них внимания и потому воображал человечность в этих нечеловеческих чертах.
