– Можете, – перебил раджа, потирая виски. – И узнаете. Но вы хотели начать с другого. С просьбы. Я прав?
Нэй кивнул, глядя снизу вверх на сияющего раджу.
– Тогда говорите. О чем просит герцог Маринк, друг моего отца? Но прежде поведайте о том, что привело его к этой просьбе.
Нэю предложили пиалу, но не предложили стул. Глотнув вина, от которого заломило зубы, он начал рассказ. Его голос отражался от высокого расписного свода.
Он рассказал о мстительном Балтазаре Руа, младшем брате Генриха Руа, и сорванной попытке переворота. Об угрозе, нависшей над Полисом. О живом острове, Лингбакре, на котором плыли младший Руа, его слепые колдуны и приспешники. О сплочении перед неизбежной войной.
Но умолчал о недовольных обитателях Кольца, о рыбном духе вызревающего восстания. О богомолах, преданных тщеславному кардиналу Галлю. О замурованном в подземелье маркизе Батте, грязном безумце, которого Руа собирался сделать герцогом Полиса. Нэй не упомянул об этом, но по глазам раджи понял – Пандей знает гораздо больше, чем услышал. Больше, чем хотел бы Маринк.
Потом раджа спрашивал, а Нэй отвечал.
«А если раджа не согласится?» – спросил Нэй больше двух недель назад, и герцог ответил: «Обязан согласиться».
Придворный колдун не был в этом уверен. Ни тогда, ни сейчас.
«Да не будет он слеп пред ликом Творца».
Не ослепил ли раджу блеск минералов, которые покрывали его одежду и трон? Не сбили ли с пути разума десятки, сотни ленивых божеств?
Раджа сделал знак, и служанка поднесла ему хрустальный кувшин с красным вином. Раджа раздраженно отмахнулся. Красавица убежала и вернулась, неся пористый глиняный кувшин и блюдо с лимонами, разрезанными пополам. Хрупкая, пластичная, с чистой оливковой кожей и густыми смоляными волосами, она подала Пандею кувшин и, пока тот жадно пил, смазала ему виски лимонным соком.
– Полагаю, настало военное время. Что ж… – Раджа отер ладонью толстые губы. – Значит, Руа нужен трон, на котором сидит Маринк. Он пойдет на штурм?
– Это вопрос времени. Которого у нас нет.
«Нет у вас», – читалось в глазах раджи.
– На чьей стороне царица словяков?
– Чернава… – Нэй замешкался. Поставил на правду: – Я не знаю, как прошли переговоры в Мокрограде. Могу лишь надеяться, что ладьи словяков выступят под знаком Гармонии.
Раджа задумчиво покивал.
– Кто на стороне Руа?
– Уверен, он не побрезгует никем. Клановцы. Пираты. Служители церкви Чрева Кита.
– Северяне? Вагланд?
– Думаю, северяне будут наблюдать до последнего.
– Пока не разглядят победителя?
– Да.
– А лесные маги?
– Вагландцы предпочитают торговать кораблями, а не воевать.
– Значит, это вопрос цены. Маринк готов платить?
«У него нет выбора».
– Он готов покончить с Руа. Навсегда.
Раджа облокотился на трон и подпер пальцами широкий выпуклый лоб.
Нэй ждал. Ковер, на котором он стоял, опрыскали розовой водой, и от пола поднимался тонкий цветочный аромат. Колдун смотрел на переливчатое павлинье перо, что торчало из бриллиантовой броши-заколки на тюрбане правителя Калькутты. Взгляд сместился на спинку трона. На прорезанное и задрапированное бархатом оконце.
– Что ж. – Раджа поднял голову и выпрямился; оконце исчезло. – Тогда нам следует выяснить, во сколько Маринк оценивает помощь Востока. На что он готов ради победы.
– Не сомневаюсь, что благодарность милорда будет щедра.
– Благодарность? – усмехнулся в бороду раджа. – Я не прижму перстень к договору с этим словом. Благодарность! Что это? Хлопок по спине? Табун верблюдов? Дворец?
– Уверен, когда все закончится, вы и милорд решите…
Огромная ладонь с хлопком опустилась на подлокотник.
– Нет. Я решу это с вами, Георг Нэй. Решу как с послом Маринка. Здесь и сейчас. И если мы договоримся, то скрепим договор печатями.
«У меня нет выбора».
– Мы обсудим это здесь и сейчас, – помолчав, сказал Нэй.
Он протянул служанке пиалу и покачал головой, когда та поспешила ее наполнить. Вино нагоняло теплую сонливость.
Пандей откинулся на спинку трона. Закрыл глаза. Синие вздувшиеся вены бороздили верхние веки.
– Я хочу, чтобы Маринк после победы, которая будет достигнута с помощью моего войска, моих боевых слонов, моих кораблей… чтобы он ежегодно платил мне дань. – Раджа назвал размер подати и открыл глаза.
Нэй лихорадочно соображал. Мешала глупая бесполезная мысль: «Сборщики налогов добрались до милорда» – она крутилась в авангарде других соображений. Заплатит ли Маринк столько, сколько требует раджа? Будет ли платить каждый год, расковыривая рану политического бессилия? Выполнит ли обещание, данное… сыном?
Все это было далеко – за гребнем эфемерной победы. Далеко и зыбко. К тому же – не его головная боль. Но – как сказал Пандей, всегда есть «но» – Нэй не мог согласиться на условия раджи, не попробовав сбить цену.
«Кто-то торгуется за папочку», – хихикнуло воображение противным голоском эша.
– Ваше высочество….
Пандей прервал его взмахом руки.
– Я знаю, что вы скажете. Но прежде, чем начать торги, выслушайте одну историю. – Раджа снова закрыл глаза, и Нэй перевел взгляд на красавиц рабынь – это было приятнее, чем смотреть на вероломного бородача, который, с одной стороны, соглашался помочь, а с другой – грабил Полис. – Однажды евнух принес правителю кувшин с белыми и желтыми розами. Правитель любил цветы и велел набить кувшин серебром, но слуга сказал: «Мой господин, взгляните еще раз на эти чудесные цветы, чтобы понять свою невольную несправедливость». Раджа посмотрел на розы и понял, что слуга прав. Розы были двух цветов. Белого и желтого. Ему следовало заполнить кувшин серебром и золотом.
– Он так и поступил? – спросил Нэй.
Раджа пристально посмотрел на речного колдуна. Глаза правителя болезненно блестели.
– Он велел отрубить наглецу голову.
Нэй невольно хмыкнул. Вот она, царская справедливость.
Было понятно, на что намекает Пандей. Он не намерен торговаться – ни с Маринком, ни с его послом, Нэем. «Бери то, что есть. Вернее, отдавай то, что просят».
В желудке посасывало – вино пробудило аппетит. Нэй повернул голову к одному из столов – подставке из черепашьего панциря, отломил взглядом крыло жареного цыпленка, оторвал кусок лаваша, закинул в рот горсть засахаренных фруктов. По столу, между блюдами, были разбросаны белые, темно-красные, желтые соцветия. Не спрашивая дозволения, Нэй подошел к столу, взял половинку сочного манго, блестящего сахарной пленкой, и откусил.
