Потушите пожар и принесите-ка мне гранаты.
Да иди ты! – забурчали клаутерманы. – Еще чего! – и пропали в пороховом погребе.
Цепляясь за бизань-ванты, Нэй запрыгнул на фальшборт.
Тролльвал примерялся к фрегату переплетенными отростками. Частью незанятых щупалец он подтаскивал к себе трупы речников. Череп свободно кувыркался в студне, как дети Оазиса на батуте.
– Эй ты! – Нэй вынул из кармана сморщенный пузырь, который тотчас надулся в ладони до размеров яблока. Пузырь мерцал изнутри оранжевым светом. – Лови!
Нэй послал снаряд в чудовище. Пузырь взорвался, не достигнув цели, но оплескал страшное рыло жидким огнем. Тролльвал взревел. Отростки выстрелили в наглеца.
* * *
Заклинание прозрачности растворило портик и часть храмового фасада. Нэй видел Литу, медленно идущую в полумраке. Слышал ее дыхание, доносящееся из раковины. Утро было безоблачным, солнце согревало двускатную крышу и втыкало свои лучи в прорехи. Между тонких световых столбов двигалась Лита, грациозная, словно кошка.
Нэй улыбнулся, провел пальцами по подбородку, приглаживая несуществующую бороду.
– Воняет, – пожаловалась Лита.
Продолговатая целла упиралась в разрушенный алтарь. На месте культовой статуи громоздилось что-то бесформенное.
– Драный ерш! – возмутилась Лита, отворачиваясь. – Рыбьи внутренности! Пятьдесят фунтов гнилой требухи, не меньше!
– Осквернение, – пробормотал Нэй.
– Знаешь, чего бы мне сейчас хотелось?
– Выйти на свежий воздух?
– Нет. Ткнуть тебя физиономией в эту гадость.
Лита подобрала камень, повертелась, напружиненная. Через минуту ее мышцы расслабились, и она пнула сапогом груду мусора.
– Становится скучно.
– Не теряй бдительности.
В ракушке чертыхалось и сопело.
– Я тут вспомнила, – вдруг произнесла Лита. – Я рассказывала тебе про мою маму?
– В общих чертах.
– Моя мама родилась в Вагланде. Ты там бывал?
– Конечно.
– Правда, что там очень красиво?
– Неплохо.
– Ты так интересно все описываешь, Нэй. Почти как мой сосед Билли Коффин. «Неплохо». «Большие дома». «Люди». Заслушаешься.
– Вагланд – опасное место, – сказал Нэй. – Красота его архипелагов обманчива, как и подчеркнутая вежливость обитателей. Каждый третий вагландец колдует, это не запрещено законом. Но опаснее их сосновых лесов только их женщины. Они сводят с ума.
– Как та принцесса, что свела с ума покойного маркиза?
Нэй подумал о старшем сыне Маринка, каким он стал после свадебного путешествия. Вагландцы не признавали Творца Рек, их боги жили в лесных чащобах, и потому этот бледнолицый светловолосый народ был чужд Нэю. В отличие от солдат с острова железных повозок, вагландцы все же служили Гармонии, но как-то совсем по-своему.
Вийон сообщил, что опасность близко. Нэй приказал духу приготовиться. И проговорил как ни в чем не бывало:
– У тебя длинный язык, дочь Альпина. Судьбы знати не касаются плебеев.
Лита помолчала, изучая уплотнение мрака за алтарем. Но долго молчать она не умела.
– Мои родители были самой странной парой, которую можно вообразить. Отец – такой приземленный, малословный, тихий. А мама… она была словно ветер. Носилась в облаках. Я даже не представляю, как она жила в нашей хибаре. Она должна была постоянно врезаться в потолок.
Нэй скорее догадался, чем действительно разглядел: Лита дотронулась до лакированного медальона, Человекомыши.
– Сейчас я думаю, мама и не жила в нашем домишке. Она… находилась сразу везде: в глубине Реки, в рощах Оазиса, в поднебесье. Только не дома. Она любила повторять: «Мы можем быть кем угодно». А папа так сердился. Он не понимал, как это. Если родился рыбаком – ты рыбак, и точка.
Нэю хотелось дослушать откровение Литы. Столь редки были моменты, когда она не дерзила и не ерничала. Но из теней над алтарем вылупилось что-то большое и многоногое.
Лита застыла спиной к гостю. Вернее, к хозяину Кавел-Уштья.
– Оно позади, да?
– Боюсь, что да.
Шесть суставчатых лап плавно опустились на растрескавшийся пол. Лита оглянулась.
– Щучий потрох! Георг Жаба Нэй, это что за черт?
Паучьи лапы длиной в добрых шесть футов удерживали сморщенное, напоминающее хризалиду тело. Венчали конечности клешни величиной с садовые ножницы. Из отворенного – человеческого – рта капала вязкая слюна, и россыпь черных глаз буравила Литу. На южных островах Нэй видел крабов-пауков, но эта особь была гораздо крупнее, и Нэй порадовался, что ветерок не доносит до него тошнотворный запах твари.
«Жди», – сказал он сжавшемуся Вийону.
Краб-паук встал на дыбы и заслонил собой Литу.
* * *
Нэй прыгнул на выбленки, стал подниматься по вантам… Подошва соскользнула. В последнюю секунду Нэй ухватился за абордажные сетки, закрепленные за ноки реев. Повис, болтая ногами, подтянулся. Щупальце раскромсало тросы, едва не лишив колдуна ступни.
Бестолочь! – окликнули придворного колдуна. Клаутерманы пнули босыми ножками ящик, полный гранат. – Цветы тебе на могилку не принести?
Спасибо, парни. – Нэй отпустил нить. Человечки пропали. Нэй распихал по карманам кругляши, начиненные порохом и железной стружкой. Парочку гранат стиснул в пальцах. Установил связь с големами. В голове возникла картинка: промокший до нитки Алтон на борту тендера возится с парусами. Славно заскрипели блоки, расправились грот и стаксель.
– Молодец! Молодец, сопляк!
Северяне очнулись наконец и вернулись к пушкам. Пробанивали, заряжали, досылали снаряды, стыдясь своего малодушия. Загремели выстрелы, но враг был слишком близко, и ядра, перелетая, хлопали о воду.
Простейшим заклинанием – первым освоенным на уроках Галля – Нэй поджег фитили.
– Щучий потрох! – Он скопировал интонации Литы. – Поносный ерш!
Гранаты шлепнулись на спину тролльвалу и взорвались, взметая фонтаны студня. Рычащий зверь и не думал подыхать. Щупальца били по фрегату, срезая до основания фальшборты и оставляя от комингсов щепки, но Нэй был проворнее. Его обдавало сквозняком и деревянной крошкой. Половина миссии выполнена – Нэй заманил тролльвала к корме корабля.
– Сопляк, чтоб тебя!
Колдун ненавидел холодную воду, но альтернатива отсутствовала. Дернув незримую ниточку, он сцепил на затылке руки и рыбкой сиганул через фальшборт. Почувствовал в полете, как Вийон прыгнул на спину.
Соленая река приняла Нэя в свои объятия. Июньская, северная, пробирающая до костей. Шпага на перевязи тащила вниз. Грудь распирало от холода, словно воздух, набранный в легкие, стал кусками льда. Нэй поплыл вслепую, доверяя Вийону, и спустя вечность глиняные лапы нащупали его и втащили на шкафут.
