В мертвой воде без видимых причин застревали корабли и лодки. И ни гребцы, ни паруса не могли сдвинуть их с места. Поворачивать, лавировать – бесполезно. Словно кракен прихватил за корму. Или на днище налипла гора ракушек. Речники считали мертвую воду происками подводного дьявола.
И сейчас матросы замерли, будто гвоздями приколоченные к палубе, и канониры остолбенели у пушек. Даже раненые, кажется, перестали стонать, проявив почтение к приближающейся смерти.
Нэй оглядел задымленные корабли, реи – опущенные, точно в знак траура. Нашел капитана. Высокий подтянутый мужчина на шканцах растерянно всматривался в зрительную трубу. Плечи опущены, ветерок колышет редкие волосы.
– О черт, – прошептал Нэй, хватая молодого маркиза за локоть.
Из-за фальшборта взмыло – до самых небес – усеянное шипами щупальце.
* * *
Стоячую воду заволокло ряской. Слой из крохотных растеньиц был таким плотным, что поверхность бассейнов казалась паркетом, густо измазанным светло-зеленой краской. Пахло болотом, с арочной дуги свисали клочья ила. Выложенная раскрошившимися плитами дорожка вела к небольшому храму из необожженного кирпича. Прямоугольный фасад со всех сторон обрамляли колонны. Некогда стройный периптер ныне напоминал кариозные пеньки в пасти старого пьянчуги. Двускатная крыша прохудилась, а мозаичная лента над главным входом истерлась.
Тридцать лет назад чудовищный шторм обрушился на Полис. Ту ночь нарекли Левиафановой. Стихия уничтожала флот, в Кольце гибли люди. Они тонули в собственных домах – если Оазис затопило до карнизов первых этажей, какой ад творился за крепостными стенами? Сухой Город тогда только обретал современный вид, всюду гремели стройки. Новоиспеченный герцог пригласил лучших архитекторов из Вагланда, Бергенхейма, Мокрограда и восточных пределов. Денно и нощно они проектировали роскошные дома для знати, сады и бульвары. Территория расчищалась от мрачных кварталов, на месте узких подслеповатых зданий возникали прекрасные фонтаны, просторные парки, пруды и каналы. Маринк будто вознамерился стереть с лица земли любое воспоминание об эпохе Генриха Руа, своего предшественника. И колдуны всерьез опасались, что энергичный реформатор доберется до их башен и даже подземелий.
Но Левиафанова ночь несколько усмирила пыл герцога. Ураган сносил строительные леса, выбивал стекла новеньких особняков, валил деревья. Реставрируемый храм Распятого Человека лишился шпиля. Глупцов, рискнувших выбраться из жилищ, поднимало в воздух и расплющивало о брусчатку. Кто-то клялся потом, что буря сорвала с центрального фронтона дворца кусок штукатурки и обнажился злорадный лик Руа.
Убытки были колоссальными.
Уильям Близнец рассказывал, как пытался добиться аудиенции у герцога, но Маринк заперся в своих покоях, скорбя и выдирая волосы от отчаяния. Вопрос с рыбаками остался открытым… а крепостные ворота – закрытыми. Голытьбу не пустили в Оазис, не спасли от обезумевших волн женщин и детей.
Выжили семьи, успевшие спрятаться в трубах, по которым из Сухого Города сливали в Реку нечистоты. Выжили забившиеся в катакомбы под Навозным рынком и те, кому удалось проникнуть в порт и фабричные подвалы. Установить точное количество погибших не представлялось возможным, ведь никто никогда не проводил в Кольце перепись, но наутро гвардейцы обнаружили сотни трупов у центральных ворот. У ворот Полиса, запершегося от собственных граждан.
Ученики кардинала Галля ночевали в школе с понедельника по пятницу. Но Нэй, услышав от наставников про начинающийся шторм, сбежал и вплавь добрался домой, чтобы защитить маму. Восьмилетний мальчик обнимал испуганную женщину, пустившую его в этот странный мир, гладил по плечам и говорил слова утешения. Она улыбалась ему испуганно и благодарно.
Спустя три десятилетия Нэй не нашел утешительных слов для Литы.
Он просто кивнул на храм:
– Вперед.
– То есть как вперед? Без оружия? Даже без ножа?
– Что есть оружие колдуна?
– Спрашивает человек, обвешанный пистолетами.
Лита посмотрела встревоженно на храм, потом – на крепостные стены в утренней дымке. Как прилипалы присасывались к крупным рыбам, так россыпь маленьких островков соседствовала с Полисом. Давным-давно их очистили от обитателей – или полагали, что очистили. Остров Кавел-Уштье, на который Нэя и Литу доставили глиняные лодочники, отделяла от Кольца узенькая протока. С берега он казался таким же голым утесом, гнездом для чаек, как и прочие острова. Но камень хранил секрет: бухту, заслоненную от посторонних глаз отвесной скалой.
В Левиафанову ночь Кавел-Уштье погрузился под воду. Не стало последнего человека, прислуживавшего в храме, сумасшедшей старухи, с которой любил поболтать Близнец. Ил на дырявой кровле святилища напомнил Нэю о Потопе.
– Так что же это, – повторил Нэй вопрос, – наше оружие?
– Магия? – предположила Лита.
– Мимо. Наше оружие – хитрость. Мало владеть тремя нитями. Надо понимать, как использовать их в решающий момент. Ты слышала про шахматы?
– Н-нет. Но прямо сейчас я слышу, как кто-то смеется.
Она уставилась на один из двух бассейнов.
– Твой козырь, – сказал наставник, – способность заглядывать в мир за чертой. Используй его. Разузнай, где мы.
Нэй следил за изумленным взором Литы и с трудом удерживался от желания прибегнуть к магии похищенного ока, увидеть то, что видит его подмастерье.
– Оно лезет из бассейна…
Хорошенькое личико Литы сморщилось.
– Гнилая треска! Какая уродина… Да разуй ты зенки! Стреляй!
Нэй не шевельнулся, не шевельнулась и ряска в бассейне.
– Это твой урок.
Лита чертыхнулась.
– Ладно! Ладно! Итак…
Она присела на корточки и сосредоточилась.
– Эта старуха… – Лита осеклась и прикусила язык. – Ой, простите, – смущенно потупилась она. – Я не думала… да-да, конечно. Нужно было, да…
Лита болтала с чем-то, что, по ее мнению, находилось в воде. Нэй ждал, переполняемый любопытством.
– Спасибо. Больше не повторится. Я передам.
Лита выпрямилась и помедлила минуту.
– Фух, – выдохнула она. – Ушла.
– Кто? Кто ушел?
– Полезай в чрево кракена, и сам будешь видеть мертвецов.
– Мы теряем время. К полудню надо вернуться в башню, или нас хватятся.
Визит на Кавел-Уштье не был утвержден Министерством.
– Старуха, – терпеливо пояснила Лита. – То есть женщина. Ей не нравится, когда ее называют «старухой», а тем более «уродиной». Впредь не буду так поступать.
– Продолжай.
– Ее зовут Колодезная Пег. Она жила на острове раньше.
«Сомнительное удовольствие, – подумал Нэй, – увидать умершую тридцать лет назад отшельницу, хозяйку острова».
