Когда муравей встречает вражеского рабочего, он бросается обратно на знакомую территорию, воодушевляя других следовать за ним, проводя притворные схватки, при которых он вытягивается во весь рост вверх и тычет челюстями в своих товарищей, как будто хочет их укусить. Как оскаленные зубы у собаки, это служит предупреждением, в данном случае сообщая собратьям по гнезду о грядущей или уже идущей битве. Эти движения – один из нескольких примеров символического поведения у муравьев; подобные действия обычно связаны с практической деятельностью, такой как драка, и были ритуализированы в коммуникативные сигналы об этой деятельности
[224].
У австралийских муравьев-портных бойцов обычно вербуют из гнезд-«казарм» на окраине территории около наружной части крон деревьев или у основания стволов. Эти сторожевые посты выглядят как нормальные гнезда, но редко содержат расплод и заселены в основном расходным материалом – старыми муравьями. «Можно сказать, – писали Эдвард О. Уилсон и Берт Холлдоблер, – что если человеческие общества посылают на войну молодых мужчин, то общества муравьев-портных посылают своих престарелых дам»
[225].
Как только начинается сражение, в последующий конфликт втягиваются тысячи рабочих, кружащих друг вокруг друга, высоко приподнявшись на ногах, с поднятым брюшком и разинутыми челюстями. Когда рабочий хватает одного из врагов, то выпускает вещество из другой железы, тоже уникальной для муравьев-портных. Этот феромон «ближнего действия» выделяется из стернальной железы и быстро распространяется и рассеивается, как сигнальная вспышка, подбивая ближайших муравьев бросаться на помощь. (Эта железа сходным образом используется, когда муравей хватает добычу.) Смертельные схватки не продолжаются до бесконечности; в итоге между семьями появляется «нейтральная зона»
[226].
Отмеченные капельками экскрементов, эти внешние периметры могут сохраняться подолгу. Сходные буферные зоны обычны и для людей, и для агрессивных видов вроде шимпанзе в очень спорных областях с большим населением. Другие общественные виды не защищают именно недвижимость. Медовые муравьи юго-запада Северной Америки сражаются не столько за землю, сколько за смещающиеся кормовые участки
[227]. Эта более экономная оборонная уловка похожа на ту, которая принята у маленьких групп человеческих охотников-собирателей.
В то время как большинство крупных человеческих цивилизаций постоянно обороняло крупные участки земли, до современности приграничные территории часто были подвижными, отражая не войны, а решения о текущей полезности. Например, в бесплодные месяцы монголы бросали пастбища, на которых пасли свой скот в благодатные сезоны
[228]. Наши нынешние фиксированные территории схожи с «абсолютными территориями» муравьев-портных, где пространство все время под защитой, и отражают плотное размещение их многочисленных обществ. В дождевом лесу, полном муравьев, никакая семья не может позволить себе уступать свою территорию. «Свободное пространство – враг настоящей войны», – пишет военный теоретик Роберт О’Коннелл, и муравьи-портные, мертвой хваткой держащиеся за свои доминионы в кронах, подтверждают эту точку зрения
[229]. Единственные территориальные изменения, типичные для общества муравьев-портных, – это смещение линии фронта с соседями или смена уровней деятельности рабочих в лесной подстилке, с которой портные обращаются как с менее существенной – и часто сезонной – частью своего домашнего хозяйства. Они бросают ее, почти как монголы – свои отдаленные пастбища, когда слишком сыро или слишком сухо. Их территориальность отражает это: когда определенный соперничающий вид муравьев движется по земле под занятыми муравьями-портными деревьями, например, портные просто избегают их, но, когда те же муравьи дерзают влезть на дерево портных, это вторжение вызывает массированный боевой ответ
[230].
Изменчивость систем коммуникации муравьев-портных не имеет параллелей среди муравьев, но это неудивительно с учетом природы их деятельности. Здесь есть параллели между размером сверхорганизма и размером организма. Чтобы решать логистические вопросы в своих телах, крупным существам часто требуются более сложные органы, включая мозг и производящие гормоны эндокринные железы, чем мелким, которые иногда обходятся совсем без нейронов и гормонов. Большой размер тела может также означать способность к поведенческим инновациям, которые наиболее распространены у позвоночных с объемным мозгом, как у шимпанзе, использующих палки для ловли муравьев
[231]. Множество рабочих в большом сообществе муравьев-портных может быть столь же искусным в решении проблем или достижении целей, включая отслеживание территориального пространства, врагов, добычи и хороших участков для гнезд из листьев.
Что касается людей, считается, что, когда сообщества и их институты, от правительства до рынка, развиваются сверх порогового размера, возникает потенциал для более сложных социальных механизмов
[232]. Муравьи-портные с их сложными транспортной и коммуникационной системами оправдывают это ожидание большей изощренности при большем размере общества
[233].
