Настоящим сюрпризом было то, что этот вид, похоже, не фуражировал массово, по крайней мере ему не было свойственно быстрое и сплоченное продвижение первопроходцев, как у других групп муравьев-кочевников, например у плотно построенных laevigatus Стефани. Возможно, это и есть причина, по которой сабы неэффективно ловят добычу. Еще бы, рабочие медленно – больше двух часов – распространяются от дырки в земле или от одной из их дорог, пока не рассеются на пространстве в 30 сантиметров или больше от места старта. Когда они искали добычу в последующие часы, некоторые отходили на расстояние 10 сантиметров от своих соседей – далеко относительно их размеров и медлительных движений. Отупляющая при документировании, эта деятельность не предполагала рейдов или каких-либо других регулярных продвижений.
У рабочих, однако, не было проблем с координацией сбора продовольствия. Вскоре после того, как я бросил дохлого сверчка перед одиноким муравьем, образовалась сильная колонна. Но это поведение было больше похоже на то, что я бы ожидал от самых обычных муравьев, чем от кочевников, мобилизованных к съедобным кусочкам в процессе наступления плотного рейда. Возможно, эту схему трудно вычленить из всей деятельности, но, чтобы увидеть мобилизацию у видов, ходящих роем, как rubellus, лучше всего найти рабочего, случайно отделившегося от соседей, может быть, среди отставших от рейда или патрулирующих у тропы. Бросьте насекомое перед таким муравьем – и он забегает петлями, выпуская феромоны, заставляющие ближайших муравьев петлять таким же образом, пока они не соберутся у добычи
[205]. Колонна муравьев спешно протягивается к жертве и рвет ее на части
[206]. Насыпая в раковину дохлых насекомых, по одному или помногу, я обнаружил не только то, что сабы мобилизуют помощников куда менее взрывным образом, чем их родственники-кочевники, но еще и то, что они не делают этого во время приближения рейда.
Муравьи-кочевники подземного вида (сабы) на полевой станции Гашака, Нигерия, фуражировали на кухонных отходах. Этот камешек, который они тащат, скользкий от растительного масла
Если бы нигерийские сабы не принадлежали к одному из подсемейств муравьев-кочевников, я бы на них второй раз и не взглянул. В конце концов, у многих муравьев есть фуражировочные паттерны, при которых много независимых рабочих «диффундируют» наружу с троп или выходов из гнезда, пролагая мобилизационные следы, когда находят новую еду.
Это навело на мысль о Pheidologeton affinis, таком же невзрачном и частично подземном муравье, которого я изучал несколькими годами ранее на полевой станции Гомбак на материковой Малайзии
[207]. Я тогда надеялся заметить рейды у этих affinis, так как это двоюродные братья муравьев-мародеров, моих Pheidologeton diversus. В Гомбаке, в доме на лесной поляне, я жил на растворимой лапше, приготовленной в помещении без электричества. На мою керосиновую лампу каждый вечер, когда я писал заметки, пикировали летучие мыши. Моя одежда, постиранная в ведре на задворках, никогда полностью не просыхала, отчего все мое имущество имело запах плесени. На одной неделе кухонный кран выдавал лишь тонкую струйку воды, мерзкой на вкус. Короткое расследование вывело меня на труп змеи, закупоривший трубу цистерны на крыше. Чувствуя тошноту, я сел на крыльцо и стал смотреть на муравьев affinis, появлявшихся из норок в почве около ступенек и ползущих дальше несколькими извивающимися колоннами, расширяющимися на часть лужайки.
Я знал, что эти колонны обычно существовали день-два, каждую минуту в них прибывало до 500 муравьев, хотя чаще их маршруты были более эфемерными и мало используемыми. Иногда одна из колонн удлинялась на метр или два на протяжении нескольких часов. Это случалось вспышками, после того, как фуражиры находили семечки дикой яблони, их самую частую еду; тогда муравьи удлиняли свой маршрут к месту с семечками. Избыток прибывающих муравьев мог обшарить несколько сантиметров почвы поблизости, что часто приводило к обнаружению дополнительных семян
[208]. Если этого не происходило, их активность угасала вплоть до отступления колонны.
Хотя продвижение рабочих и зависело от обнаружения еды, оно никогда не превращалось ни во что, что можно было бы ошибочно принять за рейд. Более того, они действовали ужасающе застенчиво. Избегая столкновений, они обычно безнадежно проигрывали добыче, обходя сантиметровых гусениц, живших на лужайке, даже когда я бросал их прямо на колонну. Однако если гусеница не уползала далеко, то муравьи следовали за ней несколько сантиметров и тянули ее. Иногда среднего размера рабочий или солдат подходил, чтобы придавить гусеницу челюстями, и мелкие и самые небольшие из средней размерной группы рабочих тогда уносили ее.
День за днем, сурово испытывая свое терпение, я проводил часы, расставляя флажки перед бредущими индивидами и группами, желая понять, чего хотят affinis, чтобы можно было перейти к изучению подобных кочевникам Pheidologeton silenus в ближайшем лесу
[209].
Могло ли то, что я видел у нигерийских подземных муравьев-кочевников, быть каким-то видом размазанного вялого рейда? Возможно, поведение сабов и малайзийских affinis выглядит по-разному, когда муравьи зажаты в узких каналах их излюбленного местообитания, в почве; конечно, сбившиеся вместе при этих обстоятельствах, они должны ловить бродячую дичь, попавшую в их колонны, как эти муравьи сделали на поверхности земли с той несчастной мухой в Нигерии. Но внешность может быть обманчива, обнаружения массы плотно сбившихся рабочих недостаточно, чтобы заключить, что происходит активная массовая охота. В рейдах муравьев-кочевников, в частности, не участвуют разведчики, рейды не поддерживаются постоянным поиском пищи. В особенности я хотел установить, прокладывают ли нигерийские сабы и affinis тропы не только к еде, но и на новые земли – исследовательские тропы – и когда именно они это делают. Я бился над тем, как заставить феромоны ярко светиться – изобрести что-то вроде спрея, используемого криминалистами, который делает видимыми пятна крови, так что все эти скрытые подробности стали бы явными. Несмотря ни на что, было непохоже, что рабочие обоих видов действовали как массово фуражирующая группа.
