Дверь скрипнула, Радомир вошел в избу.
– Здоровья, хозяйка! – проговорил громко.
Быстро нашел взглядом путников. Те ютились в углу длинной скамьи. Девушки едва слышно переговаривались. Бледный сидел, откинувшись спиной на теплую стену печи. Хоть и не зима еще, а та была топлена, чуялось по теплому запаху. И недаром, ночи на севере Велимира прохладные. Старик тоже разговаривал – с хозяйкой хутора. Тряс седой бородой, щурил глаза под широкими бровями. Та покачивала головой, шептала о чем-то горячо и неслышно. Глазища раскосые, темные, щурятся в сторону девок. Сама смуглая. Какого рода-племени, не знамо. Ясно, что здесь не родня ей живет. То ли кто привез с Востока, то ли сама пришла. Взгляд прямой, уверенный. Смотрит, не отвернется. Ни семьи, ни детей. Хорошая баба, накормит и напоит, в хате чисто и тепло, но вот на пути встать у такой Радомир не хотел бы. Чувствовалась в ней сила… не бабья. Даже его охотницы с Данкой в спор не вступали, но те все шептались, что-де глаз у нее темный, такая и шепнет в спину, так сбудется.
Данка поднялась неторопливо. Легко кивнула, без уважения, как-то между прочим:
– И тебе добре, глава Радомир!
Встряхнула косами и, покачивая широкими бедрами, пошла к печи. Сноровисто вытащила из нее горшок с варевом. На длинном столе расстелила холстяную скатерть, набрала из кадки воды, поставила тарелки, крынку с молоком. На стол накрыла быстро. По-мужицки наломала хлеб. Радомир только искоса смотрел на хозяйку, все на русую косился. И жар от ее вида в теле разгорался. Да разве ж может такая быть ведьмой? Или как раз таки ведьмовской силой она его и тянет? Морок навела?
Отвлек стук двери, в хату вошла Марья. Быстро посмотрела на Радомира, прикусила губу, перевела взгляд на русую, глаза зло сощурила. Этот взгляд поймала Данка. Глянула говоряще на Радомира, тот густо покраснел, прошибло в пот. И есть совсем расхотелось. Однако Данка подошла и взяла за руку.
– Извольте, глава, отужинать. – А глаза так и едят. И отвернуться неудобно, встретишься с другим, столь же едучим взглядом – Марьиным. Вот же бабы!
Мужики уж и за столом сидят, в миски кашу накладывают, а он стоит, будто лом проглотил.
– Что ж ты, глава? Вроде всегда варенья мои нравились, – не успокаивалась Данка.
Он выдавил из себя тусклую улыбку, кивнул и прошел к столу. Старик Тихон быстро наяривал ложкой. Бледный медленно возил ложкой в еде, уставившись в стол. Девки сели с другого края, ели молча, глаз на остальных не поднимая.
Радомир и сказать ничего не успел, как в тарелку хлопнулась каша, а рядом встала кружка с пенной хмельной брагой.
Радомир сунул ложку каши в рот. Та показалась безвкусной. Запил брагой. Вот это да, осушил одним глотком, протянул ожидавшей за спиной Данке. Та плеснула еще.
– Ты бы не налегал, батюшка, после дороги да не поевши можешь и захмелеть! – елейно пропела Марья, буравя взглядом. Радомир и рад бы, да только от хмеля уже мысли ослабли, хорошо так стало. Быстро ж его разобрало. Он сунул еще ложку каши в рот и снова запил.
– Слышь, Тихон, – начал разговор, не глядя на Марью. Старик карлик глянул исподлобья, широкие брови сползлись на переносице. – А чего это вы так далеко решили женихаться? Поди, и ближе есть хорошие женихи… Вона, на моих мужиков глянь.
У мужиков ложки в руках застыли. Охотницы разом вылупили глаза. Эка невидаль, чужих в женки зазывать! Лицо Марьи стало пунцовым.
– А ты никак сам приглядел? – сощурился старик.
Радомир хмыкнул. Вот же дед, все видит. Марья не выдержала, вскочила, бросила ложку на стол и кинулась к двери, по дороге наградив девчонок ненавидящим взглядом помутневших глаз. Радомир внимания на жену не обратил.
– Может, и так. Все же лучше, чем соглядатаи. Да тебе ли не знать.
– Лучше не лучше, а решено советом поселковым. Куды сказали, туды и пойдем. Негоже нам на переправе коней менять.
Радомир захмелело кивнул. Поймал на себе недобрый взгляд мужиков и притихших охотниц:
– И то ладно. Ваш выбор. – Встал, потянулся. – Данка!
Та стояла рядом. Он взял из ее рук крынку с брагой. Хлебнул прямо с края. Забористая, губы так и жжет.
Радомир протянул было крынку обратно, но передумал и, прижав к себе, направился к выходу. В спину ему устремились взгляды сидевших за столом. Даже девицы больше не ели, смотрели удивленно. Радомир усмехнулся. Русая отвела взгляд. Радомир снова пригубил из крынки и вышел. Но направился не в приготовленный хуторок, а к стойлу.
Хрипели, роя землю, кони. Радомир припал к гриве гнедого, тот фыркнул. Глава ласково похлопал его по шее, опустился на землю, откинулся на столб коновязи, прикрыл глаза. Гнедой коснулся его головы теплыми губами и чихнул.
– Вишь, как оно! – посетовал Радомир и прильнул к крынке. Брага полилась в рот и мимо, на черную косоворотку. Радомир вытер губы ладонью, поморщился, стряхивая пролитое с рубахи, но махнул на нее рукой. Марья снова высказывать будет. А что ему Марья? Жена не жена, поди уж разбери. Друг сердечный. А сердечный ли? Мысли-то какие поползли зловредные. До сей поры считал Марью лучшей. Ну и что, что холодна бывает? Устает. А от чего? Детей не народили. Дом за сестрой стоит. Выходит, устает меч из руки в руку перекидывать, стрелы метко пускать да по тропам охотничьим бродить. А разве в этом суть жинкина? Разве о том он мечтал, ведя к алтарю крутобедрую, ясноокую девицу? Не о том. Вот оно теперь и выходит боком. Увидел он в русой все то, чего никогда не было в Марье.
Гнедой ткнулся мордой в волосы главы, фыркнул. Тот погладил его по ноздрям, поднял голову и поцеловал.
– И отчего ты не баба обычная? Только ты меня и понимаешь… – И снова прильнул к крынке.
Аглая искоса посматривала по сторонам. Мужики глядели на них удивленно, бабы – зло. И чего главе вдруг приспичило?
Тимир сидел у стола бледнее обычного, сжав кулаки.
– Идем отсюда, – шепнула Ника, отставляя миску с недоеденной кашей.
Аглая и сама видела, убираться им нужно, пока какая из охотниц не решила разобраться с девицами. Отводя взгляд, встала и направилась за Никой.
– Дверь никому не открывай, – поймал ее за руку Тимир. – Случись чего, здешние нам не подмога – чужие мы.
Говорил шепотом, низко наклоняясь к самому лицу.
– Может, вы с нами? – попросила робко Аглая.
– Моя бы воля, я бы с вами… – На лице Тимира промелькнула ирония. Но тут же угасла. – Не положено бабам с мужиками, коли не муж и жена. И так после разговора Радомира на нас косятся.
Аглая вздохнула. Ника, смотревшая на сидевших за столом, хмурилась. Не нравился ей Древ, и слова Радомира не нравились. А бабы, щурившие на них озлобленные глаза, так вообще раздражали. И снова странное чувство, будто не своими глазами она смотрит, и та, которая видит, шепчет изнутри: «Нехорошо, уходить нужно!»
