А уж зима какая нынче пришлась, нечисть совсем осмелела, за дичью менее чем впятером не ходили. Соседние поселки-то уж давно на охоту и не ходят. Да только негоже Радомиру всякой нечисти пугаться. Гринадеж веками славился охотниками. Но не в этом году. И вроде зверя много, и не пуганый, а троих охотников за зиму схоронили. Совсем пускать в дебри перестал. Дальше пяти верст уходить запретил. Потому и товара мало.
Да и ночка показала, что сил своих Радомир не рассчитал. Куда четверым мужикам да трем девахам против жреца сумрачного с силой его неподвластной. На том и закончится их поход на ярмарку нугорскую.
Все это крутилось в голове, пока Марья стояла, вглядываясь во тьму бора. Застыв, словно каменное изваяние, ни шороха, ни дыхания не слышно, вроде и не жива вовсе. Только лунный свет играет бликами в зрачках. Даже сейчас, испуганная, красива. Грудь в горсть не обхватишь, плечи сажень, бедра… Ох, не зря он ее выбрал. Да вроде и она не против была. Сама так и норовила на вид попасться. То глазом лукавым черным стрельнет, то бедром поведет, да так, что дух захватывало. Сама смеется громко, заливчато. А уж как к венцу пошла, так сразу видно стало – жена самого главы. Радомир смотрел на Марью и улыбался. Лучшая жена. Лучшая охотница. Лучший друг.
Сумрачный остановился между станом и косым пригорком. Марья молчаливо кивнула. Когда проходили мимо, видели дикий табун. Если спугнуть… Он понял без слов. Скользнул на мягких подошвах, на цыпочках. Успел жестом приказать остальным оставаться. Переглянулись недовольно, но прекословить главе не рискнули.
Марья скользила впереди. Почти под носом у сумрачного обошла пригорок. Застыла у куста смородины. Сумрачный шел не торопясь, поглощая все, к чему прикасался. Следом за ним черным следом стелилась тьма, прожигая и сминая жизнь. С деревьев осыпались ссохшиеся вмиг листья, ветви трещали, темнела, покрываясь буграми язв, кора, трава чернела. Даже нечаянно попавшее в тень сумрачного зверье тут же и падало, содрогаясь в предсмертных конвульсиях.
Марья задержала дыхание, боясь смотреть в сторону сумрачного. И только рука неслышно скользнула к луку. Тонкая стрела взвилась в воздух и скользнула по коже вожака табуна. Тот вздыбился, заржал. Сумрачный обернулся в их сторону. На секунду на жутком сморщенном лице, обезображенном злобой, отобразилась кривая беззубая улыбка. Сумрачный подобрал распластавшуюся тьму, словно растянутый подол, и бросился к табуну.
Только когда черная тень, с небывалой скоростью догнав табун, вспрыгнула на вожака, Марья выдохнула.
«Пронесло», – так же безмолвно сказала одними глазами, в которых вспыхнуло облегчение. Глава подошел, обнял, уткнулся в ее волосы. Марья дрожала. Мелко. Тихо отстукивая зубами.
– Ну чего ты, все обошлось!
– Вернемся, Рад!
– Большую часть уж прошли. Без припасов на зиму останемся.
– И не такое переживали. С прошлого года зерно в хранилище. Скот есть. Одежа найдется. Переживем.
– А коли и весна выйдет негожая?
Она отвернулась. Поджала губы. Как всегда, когда не соглашалась с мужем.
– Не обсуждай, вот дойдем до Нугора, а там ты увидишь наряды да бусы и по-другому запоешь.
– Зачем мне наряды и бусы – мертвой!
У Радомира зубы заскрипели. Несносная в своем упрямстве. И злит, что права баба! Да только… Шкуры нынче в цене выросли. Совсем охотников мало, а любителей соболей да лис куда как предостаточно. Хоть товара немного, а прибыль больше будет, чем за два последних года. И нечего спорить с бабой, пусть даже женой. Радомир холодно отстранился, раздраженно сплюнул и направился к стану. Коли хорошим ходом, дня через два у Нугора будут.
Едва забрезжил рассвет, тронулись.
Телега тяжело отбивала колесами о камни. Кони в обозе низко клонили головы. Вожжи, закрепленные за седло впереди едущего всадника, натягивались, он оглядывался, хлестал понурых по мордам, тихо ругался. Те грызли удила, но ходу не прибавляли.
Радомир ехал впереди, хмурился, вспоминая разговор с Марьей. Иногда поглядывал в ее сторону, она отводила недовольный взор. Радомир вздыхал, конь под ним шел медленно, тряся головой и спотыкаясь.
– Тпру!
От неожиданности гнедой вздыбился. Радомир стеганул его по крупу. Конь недовольно взбрыкнул, грызя удила. Радомир схватился за кинжал. Весь обоз остановился, захрипели кони. Охотницы встали в стременах, высматривая, кто или что могло преградить им путь. Мужики оскалились, сощурились, вглядываясь в дорогу.
Из-за деревьев, прилегавших к просеке, появились путники. Радомир присмотрелся к вышедшим. Кинжал вошел обратно в ножны. Две бабы, парень с ними, телом крепкий, но какой-то болезненно бледный. Старик. Никак домовой! Радомир похлопал гнедого по шее, успокаивая.
– Путь далеко держите? – поинтересовался бледный. Нехороший у него был взгляд. Ох нехороший. Отшить путничков. Не добре, чует сердце. Или, може, после ночи тревожной всяко чудится? Глава бросил косой взгляд на Марью. Та щурилась на путников. Но жестов никаких не подавала.
«Тьфу ты!» – про себя выругался Радомир. Уже на бабью подсказку надеется.
– На ярмарку в град Нугор направляемся. – Гнедой нетерпеливо рыл землю копытом, хрипел. – А вы отколь путь держите?
Ответил не бледный, а старик карлик, принятый за домового. Он юрко выскочил вперед. Подмигнул гнедому, и тот успокоился, встал ровно, потянул мордой. Старик погладил трепещущие ноздри и задрал голову на Радомира:
– Мы, сударь добрый, к столице Хладу путь держим. Девки у нас на выданье, а поговаривают, будто сам Китар для своих соглядатаев жен выбирает. Вот и решили – чем черт не шутит! Деревенька у нас малая, совсем нежить одолела, а тут и защита будет, и довольствие.
Радомир хмыкнул:
– Да больно худы ваши девицы для жен. Неужто настолько плохо в деревеньке? Хотя, судя по хлопцу, предложить в мужья некого.
Охотники позади заржали, играя ножами в мускулистых руках. Радомир цыкнул. Негоже над бедой смеяться.
Старичок смотрел доверчиво в глаза и кивал:
– Некому-некому, вишь какие малахольные родятся.
Бледный после этих слов стал еще бледнее. Хотя, казалось, куда уж. И даже затрясся, как почудилось Радомиру. Глава склонился с коня к старику. Приглушил голос, спросил с подозрением:
– А малахольный никак заразный?
– Да господь с тобой, сударь великодушный! – сложил молитвенно руки старичок, доверительно округляя глаза. – С детства слабенькими рождаются. Вроде и телом добреют, и не хворь, а в мужицкую силу не идут. Какие из них защитники для деревни?
– И то верно! – согласился Радомир и довольно глянул на охотниц. Все статные, с румяными щеками, пышной грудью. И мужики – сажень в плечах, глазищи ясные, вон клинки с руки на руку, как игрушки, перекидывают. Кони под ними борзые, хорошим ячменем кормленные. А вот, поди, не попадут на ярмарку, придется их семейству пояса-то подтянуть до самой весны. Не помешает им лишний рот, а вот сила лишней не бывает. Хотя какая сила, мясо для нежити. Да и то ладно, будет на кого взор нечистых отвести.
